Опустив ногу на пол, психиатр слегка наклонился вперед. Его лицо посерьезнело. В глазах мелькнуло разочарование.
– Мин, мы с тобой встречаемся уже шесть лет, – он продолжал говорить спокойно, но в его голосе появилось что-то, чего я не могла понять. – Мне хотелось бы думать, что за эти годы я хорошо тебя узнал. – Он замолчал, но я не стремилась прервать неловкую паузу. Наконец он продолжил: – Я чувствую, что сегодня ты… о чем-то умалчиваешь. Мне важно знать, почему.
Я подтянула колени еще ближе к подбородку, обхватив их руками, и молчала. За все время наших, так называемых, «встреч» я не помнила ни одного случая, чтобы Лоуэлл вот так напрямую давил на меня. Раньше мне всегда по умолчанию позволялось самой вести беседу, или, во всяком случае, – создавалась иллюзия моего контроля.
Давай. Скажи хоть что-нибудь.
– Извините. – Главное не встречаться с ним взглядом. – Вчера был очень скучный день. Я просто слонялась туда-сюда, пока мама была на работе, а потом… – Я опять замолчала, повисла еще одна пауза, и доктор не пришел мне на помощь. Никуда не денешься, придется продолжать. – Мне хотелось побыть одной. Так и вышло.
Вельвет брюк скрипнул, когда доктор выпрямился.
– И ничего необычного не случилось? Никаких… дурных воспоминаний, провалов в нормальной цепочке событий? Необъяснимых происшествий?
Я опустила ноги на пол. Невидимые защитные стены вновь выросли вокруг меня, взяв под надежную защиту.
– Нет, доктор Лоуэлл. Вчера со мной не случилось ничего… психопатического. Вы ведь это хотели узнать?
Лоуэлл откинулся в кресле. Было видно, как он заставляет свое вышколенное профессией тело оставаться расслабленным, хотя все существо его излучало… разочарование.
В животе неприятно кольнуло. А если он знает, что что-то произошло?
– Ты продолжаешь принимать лекарство? – внезапно спросил доктор Лоуэлл.
Вопрос застал меня врасплох.
– Что? Ах, да. Да.
…Только сегодня утром забыла. Так спешила в школу, что совсем забыла о маленькой голубой таблетке.
– Очень важно, чтобы ты принимала таблетки каждый день, Мин. – Он словно читал мои мысли. – Иначе у нас ничего не получится.
Доктор слегка сощурился. Он злится. И скрывает это.
Такое непривычное поведение вдруг придало мне смелости.
– А кстати, что это за таблетки, доктор Лоуэлл? – Я задала этот вопрос непринужденно, как бы из любопытства. – В смысле, из чего они? И как работают?
За все время наших сеансов мне никогда не приходило в голову об этом спросить.
У него нервно дернулась щека. Легкий тик. Но я успела заметить.
– Невротандал. Это психотропное соединение, синтезированное для лечения пациентов с диссоциативным расстройством как легкой, так и тяжелой формы. Состав соединения многослоен, – мягко ответил он. – Ты же знаешь. Ведь тебе невротандал прописан с десяти лет.
Я закинула ногу на ногу и откинулась назад, изображая беззаботность. Наконец мы с доктором погрузились в глубину наших отношений, затронув вопрос, беспокоивший меня долгие годы. И я понимала, что двигаться следует со всей осторожностью.
– Просто, видите ли, это лекарство я получаю и могу получать только у вас. В аптеках, насколько мне известно, его нет. Я знаю, я искала в Интернете и получила ровно ноль ссылок, чего просто не может быть. И вот я удивилась и захотела узнать… собственно… почему?
Лоуэлл ответил без видимого замешательства или нажима, словно по справочнику читал:
– Невротандал – экспериментальный препарат, и его запуск в широкую сеть застрял где-то в трясине Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Только после их одобрения можно будет выпустить невротандал в широкую сеть. Именно поэтому твоей матери пришлось подписать специальное согласие на то, чтобы давать его тебе, еще когда ты была маленькой. Мы надеялись, что твоем случае это лекарство поможет и, слава богу, не ошиблись.
Тогда почему же ко мне все еще является тот черный человек? Почему я до сих пор каждый год умираю?
Произнося все это, Лоуэлл пристально за мной наблюдал. Словно оценивал мою реакцию на свои слова. Похоже, на сей раз «встреча» пошла совсем не так, как он рассчитывал.
Чувствовал ли он, что я пытаюсь скрыть очередное нападение на меня?
Наверное, нет. Ведь раньше мне уже случалось водить его за нос.
Вот, к примеру, мои смерти в двенадцать и четырнадцать лет. Я о них ни словом не обмолвилась. Хотя в обоих случаях у меня были сеансы с доктором на следующий же день, как и сейчас. И тогда он с легкостью проглотил обман. Почему сейчас не так?
Потому, что он знает.
Я была уверена, что интуиция не подводит меня. Я была уверена, что доктор Лоуэлл знает нечто такое, чего ему знать не следует. И это нервировало. Мне хотелось немедленно сбежать из кабинета.
Нет. Не беги. Лучше расставь ему ловушку.
– Честно говоря, по части событий сегодняшнее утро было гораздо богаче, чем весь вчерашний день.
– Вот как? – доктор Лоуэлл наклонил голову. В его глазах отразился свет настольной лампы. – Что-то не так дома?
Осторожнее!
Нахмурившись, я взъерошила волосы. Задумчиво почесала щеку. Обычная Угрюмая Мин во всей красе.
– Мама не обратила на меня внимания, когда я вернулась домой, и ни слова не говорила до тех пор, пока я почти не ушла в школу. Иногда мне кажется, что она разочаровалась во мне.
– Твоя мама очень тяжело и много работает, – мягко заметил Лоуэлл. – Но она всегда на твоей стороне. В трудные моменты или при стрессе родители могут подолгу молчать, как и дети, понимаешь? Но это не значит, что они на них плюнули или стали меньше любить.
Я кивнула, не решаясь заговорить снова.
Наживка была простой, но он клюнул.
И кстати, он не спросил, откуда это я «вернулась домой». И главное – куда уходила…
Это могло, конечно, ничего не значить. Или доктор мог не совсем точно меня понять. Но в глубине души я знала, что это не так. Лоуэлл никогда не пропускал мимо ушей таких вещей. Шесть лет его терапии научили меня безошибочно судить об этом.
Во рту у меня пересохло. Продолжение игры в недомолвки грозило непредвиденными последствиями. Следовало немедленно, вот прямо сейчас, бежать из этого кабинета, но время «визита» едва перевалило за половину! Так что я стиснула зубы, сосредоточилась и думала лишь о том, чтобы не сболтнуть лишнего.
Оставшееся время сеанса прошло напряженно. Лоуэлл задавал вопросы, я отвечала односложно, и это не приносило удовлетворения ни одному из нас. В конце концов доктор взглянул на часы.
