О романтической красоте Файр-Лейк часто пишут в рекламных брошюрах, но то место, где мы живем, там никогда не упоминается. Я торопливо вошла в ворота трейлерной стоянки «Роки-ридж», представлявшей собой хаотическое нагромождение жалких подержанных домов на колесах, ловко втиснутых в окружающий пейзаж так, чтобы их не было видно из других мест долины. Мы с матерью занимали унылую, почти обвалившуюся желтовато-персиковую конструкцию в дальнем углу.
Я старалась не привлекать внимания, пробираясь вдоль пыльных рядов трейлеров, но нескольких человек все же встретила. Сначала когда задела пару веревок для сушки белья, потом когда пришлось переступать через Фреда и Джо Уилсонов, распростертых в грязи у кострища. Причем перевернутое плетеное кресло Фреда лежало прямо у него на лице. Да и вообще «ранние пташки» уже копошились – поливали огороды, уговаривали собак сходить «по своим делам»… Но лишь некоторые скользнули по мне рассеянными взглядами, не более того.
Иначе у нас и не было принято.
Тут в любом взгляде, в любое время суток читалась невысказанная тревога. Люди передвигались скованно, почти как роботы, постоянно хмурились и морщили лбы так, словно даже самые элементарные бытовые дела давались им с таким трудом, какой они едва могли вынести. Я же, проходя мимо, от напряжения просто ощетинилась.
Да, все понятно, человечество находится на грани исчезновения. Эта страшная истина была мне известна. Если астероид Молот врежется в Землю, причем под любым углом, почти всему живому конец. Светопреставление может случиться в любой момент, и в течение ближайших часов мы узнаем, случилось ли оно. Но держать в голове сразу и то, и другое я была не в состоянии. Только не сейчас. Только не после случившегося утром в моей спальне.
Прости, дорогой мир. У меня своих забот хватает.
Приближаясь к двери, я слегка замедлила шаг. Около суток меня не было дома. Раньше, кто бы ни умирал, на целую ночь я никогда не «терялась». Мама давно привыкла к моим неожиданным исчезновениям и появлениям – такое поведение было мне свойственно, и я готовила его как раз для такой ситуации. Но на сей раз, кажется, перестаралась.
Ее, может, даже уже здесь нет.
Мама работала на кладбище посменно – разливала кофе за мизерную зарплату. Я вполне могла оказаться дома раньше нее, но вернуться на машине я ведь не могла. Машины у нас было, как не было и нужды в ней. Я уж и не помню, когда мы в последний раз выбирались за пределы долины. Мама каждый день ходила в город пешком, как и я.
Прежде всего я исследовала веранду на предмет каких-нибудь знаков. Так. Дверная ручка в каких-то подтеках. На запачканном коврике у порога – влажные следы. Больше ничего вокруг трейлера моего бдительного внимания не привлекло.
И тут вдруг я почувствовала дрожь во всем теле – от макушки до пяток.
Человек в черном костюме – здесь. Он зашел и ждет, чтобы отнять мою жизнь.
Все, что я сейчас увидела, могло быть его рук (и ног) делом.
Сердце бешено забилось, и мне потребовалась пара минут, чтобы хоть как-то успокоиться. Затем, почувствовав непреодолимое отвращение ко всему вокруг, я ринулась вперед и настежь распахнула дверь с большим матово-стеклянным окном.
Она была дома.
Ее ключи на столике в «прихожей». Ее айпод, соединенный с парой динамиков на рабочем столе – наш, «реднековский»
[3], вариант стереосистемы, – и из него в полумраке слышится голос Адель
[4]. Телевизор выключен. Из противоположной части «комнаты» прямо мне в глаза мигает роутер. Я долго упрашивала ее, чтобы мы установили вай-фай, и в конце концов, на тринадцатилетие, я его получила. Нечетный день рождения, но он оказался таким спокойным, уютным – в общем, вышел он вовсе не «невезучим». Наоборот – одним из очень немногих счастливых в моей жизни.
Естественно, за интернет мы платить не стали. В долине было множество туристических баз. Некоторое количество краденых байт никто не заметил. Как правило, мы с мамой выкачивали свою толику из сети лыжного курорта, что сразу к востоку от нашего трейлера. Благодаря одному из друзей у нас даже имелся ворованный подпольный кабель.
Дверь к маме была закрыта. Я представила себе, как всего несколько минут назад она уютно устроилась в постели, страшно волнуясь обо мне, но и предвкушая долгожданный отдых после очередной изнурительной двенадцатичасовой смены.
Моя комната располагалась в другом конце дома на колесах. Я пробиралась через гостиную, морщась и чертыхаясь при каждом невольном скрипе. Присутствие духа меня больше не оставляло. Добравшись до своей двери, я задержалась на секунду, чтобы осмотреть ее. Никаких следов от пуль. Металлическая обшивка по краям тоже выглядела в точности так же, как прежде.
Я тихонько отворила дверь. За все то время, что мы здесь жили, дверные петли впервые не издали при этом ни единого звука.
Сердце подпрыгнуло в груди. Мне редко случалось совершать ошибки.
Все нормально. В комнате – идеальный порядок. Постель заправлена. Одежда аккуратно сложена. Туфли немного небрежно задвинуты под стол. Ковер чист как стеклышко. Никаких повреждений на дверце шкафа, на стенах или на полу.
Мое пятое убийство. Все следы стерты.
Словно ничего не случилось…
Вдруг по трейлеру разнесся какой-то глухой звук. Проклятие. Я резко сбросила все, что было на мне, и специально смяла одеяло в надежде, что мама подумает: я, скорее, встаю с кровати, чем только что вернулась.
С минуту я ждала, потом театрально зевнула, вновь распахнула свою дверь и поплелась к совмещенному санузлу. Долго плестись не пришлось – «гостиная» у нас всего шесть метров длиной.
Просевший захудалый диван, кресло хиппи
[5], еще одно кресло – мамина старенькая качалка, а между ними кофейный столик, за который мы каждый день садились, чтобы поесть. Одна-единственная книжная полка. Торшер. Изношенная, исполосованная ножами кухонная стойка. Все это мы при необходимости могли упаковать и привести в нужное для переезда состояние за час, не больше. Хотя предпочли бы, наверное, просто бросить все это барахло здесь, никуда не увозя.
Пока я принимала душ, чистила зубы, проходилась гребнем по своим прямым черным волосам, едва достававшим до подбородка, ее дверь оставалась закрытой. На минуту я замерла, глядя в зеркало. Оттуда на меня смотрел призрак моей мамы – такой, какой она была тридцать лет назад.
Я отвела взгляд. Есть на свете вещи, на которые не хочется смотреть.
