– Что же это такое, мам? Что происходит?
Она, казалось, собиралась ответить, но ее опередил коммандер Саттон.
– Хватит. Сажайте их в «хаммер». Мы и так уже отстаем от графика.
– Ливингстон тоже здесь, – сказал Майерс.
– И его в машину. Я сообщу начальству. А сейчас надо ехать. Беспорядки в городе могут разрастись, а не все еще подготовлено.
Солдаты приблизились и стали загонять нас в машины. Гвоздь отмахнулся от первого из бойцов, толкнувшего его, но еще двое окружили его, а третий щелкнул затвором. Ноа, ссутулившись, двинулся вперед. Выглядел он совсем потерянным.
Я в оцепенении, спотыкаясь, тоже пошла со всеми. Но потом обернулась.
– Но почему, мама? Что они тебе пообещали? – Наши глаза снова встретились, и мой голос дрогнул. – Разве я была плохой дочерью?
Майерс вздрогнул и взглянул на Саттона, который покачал головой.
Мама кинулась вперед и обняла меня, сжала ладонями мое лицо. Между нами оставалось всего несколько сантиметров.
– Нет! Нет. Ты лучшая из дочерей, какую только может пожелать любая мать. Никогда не сомневайся в моей любви к тебе, Мелинда. Никогда. Я люблю тебя всем сердцем. Это не твоя…
Один из солдат отстранил нас друг от друга и потащил меня к машине.
Я видела, как мама, в своей ночной рубашке, смотрела на Майерса и грозила крошечным кулачком.
– Сделайте все, что от вас зависит, Эндрю! И вы, и тот второй человек. Вы слишком многого хотели и никогда от этого не отмоетесь! Но попробуйте только обмануть меня еще раз, и я заставлю вас заплатить!
– Я доведу дело до конца, Вирджиния. Даю слово. И свое, и его слово.
Мама повернулась и медленно пошла к нашему трейлеру. Она, казалось, уменьшилась. И постарела.
Что-то подсказывало мне, что я ее больше никогда не увижу.
Вдруг Гвоздь повернулся и пнул ближайшего к нему солдата в пах. Тот упал, корчась от боли. Гвоздь попытался перепрыгнуть через него, но трое других мгновенно повалили его на землю. Гвоздь вырывался и рычал, словно пойманный зверь, пока один из военных не ударил его прикладом по голове. Он обмяк, и солдаты запихнули его в «хаммер».
– Полегче! – крикнул Майерс солдату, ударившему моего друга. – Это основные экземпляры, не повреди их! – Военный бесстрастно обернулся и оттолкнул директора.
Ноа забрался в машину за Гвоздем. Я тоже, не сопротивляясь, села в джип слишком разбитая, даже чтобы думать. Майерс втиснулся рядом со мной и захлопнул дверь. Через несколько секунд мы подъехали к воротам.
Майерс поднес к губам рацию.
– Лоуэлл, говорит Майерс. Ливингстон найден нашей оперативной группой. Следуем по направлению к месту сосредоточения. Прием.
Я подняла на него взгляд.
– Сосредоточения чего, директор?
Он поморщился. Наверное, из-за того, что я назвала его «директором», человеком, которому можно доверять. Он, кажется, собирался что-то сказать, но грохот, донесшийся с гор, прервал его.
Джип занесло на узкой гравийной дороге, которая вела вверх, к Куори-роуд, но он устоял, избежав опасности свалиться в кювет. Мы доехали до асфальтового шоссе и свернули к городу.
Майерс откинулся назад, отирая пот со лба.
– Директор! – повторила я, но он лишь покачал головой. Его губы сжались в мрачную линию.
– Скоро все закончится, – только и сказал он.
33
Ноа
Я едва дышал.
Мин кричала на Майерса, но тот не отвечал. Голова Гвоздя лежала на моем плече. Он все еще был без сознания от удара. Я сидел неподвижно и молчал, стиснутый до такой степени, что почти не мог шевелиться.
Вот оно. Происходит на наших глазах.
Мы были пленниками «Проекта Немезида», который перешел в фазу открытой операции.
«Хаммер» проехал вниз по Мэйн-стрит к городской площади, заполненной людьми и машинами.
Вооруженные солдаты в серой форме стояли в оцеплении по периметру площади. Горожане, в свою очередь, напирали на барьеры, установленные военными, и рассерженно указывали на стайку напуганных подростков, столпившихся в центре площади у фонтана.
«Хаммер» затормозил прямо рядом с демонстрантами.
– Все на выход, – грубовато приказал Майерс. – Присоединяйтесь к одноклассникам на газоне.
– Зачем? – резко спросила Мин. – Чтобы вам было удобнее всех вместе расстрелять? Что с нами будет? Как вы могли впутаться в это?
Он помолчал, потом ответил:
– Прости меня, Мин. Мне очень жаль. Особенно вас, «беты». Мне пришлось сделать трудный выбор.
– Думаете, попросили прощения – и все в порядке?! Ничего подобного! – Лицо Мин побагровело. Она начала колотить его кулаками в плечо. Майерс не защищался.
А я смотрел. Обездвиженный. Не способный ни на какую реакцию.
Все это сон. Иначе и быть не может.
Один из солдат открыл дверь и вытащил наружу Гвоздя. Потом велел выходить мне. Небольшой отряд его товарищей в двух шагах от нас не спускал глаз с толпы за оцеплением. Из-за барьеров доносились крики и угрозы – жители Файр-Лейка требовали, чтобы их пропустили к детям. Военные держали оружие на изготовку.
Солдат толкнул Гвоздя на меня. Я подхватил его и поддержал под мышки, как мог. Гвоздь покачивался, бессвязно бормоча, а солдаты вытолкнули из «хаммера» Мин. Майерс остался внутри, он смотрел себе на руки, и кровь капала на них с рассеченного лба. Почему-то это напугало меня сильнее всего остального.
– Всем построиться! – скомандовал Саттон. Солдаты бросились выполнять приказ, окружая нас тесной фалангой.
Все вместе, причудливым строем, мы миновали фургон братьев Ноланов, припаркованный на бордюре за кордоном. Внутри охраняемой зоны я уже заметил Итана и еще кое-кого из ребят. Они переступали с ноги на ногу, глядя на вооруженную охрану со смесью страха и негодования.
Гвоздь наконец пришел в себя и оттолкнул меня. Его голова подергивалась.
– Что…
– Спокойно! – Я на всякий случай положил руку ему на плечо. – Нас перевезли.
– Надо что-то делать! – шепнула Мин, но Саттон уже отдавал новые приказы.
– Доставить всех в зону ожидания! – бросил он конвою, а потом обратился к нам: – Вы трое, идите к центру пощади и оставайтесь там. И без фокусов. Любые попытки неповиновения будут решительно пресекаться.
Он отвернулся и зашагал прочь.
Руки Мин были сжаты в кулаки. Я увидел, что на костяшках запеклась кровь, и мне чуть не стало плохо.
– Надо делать, как они говорят, – бросил я ей.
