И тогда я поняла, что мне непременно нужно подружиться со Стамбулом, заговорить на его языке, проникнуть в его мысли, и, может быть, тогда он допустит к своим сакральным дверям и даже позволит заглянуть одним глазком в замочную скважину, покрытую бирюзовой патиной времени.
Первые два месяца меня называли обидным словом «ябанджи»
[39]. Где бы я ни оказывалась, кругом были недовольные взгляды и тихое шипение: «Ябанджи»… Я могла просто стоять и молчать, но кто-то непременно бросал в меня как бы между прочим это скверное прозвище. А стоило открыть рот, как я тут же жалела об этом и бежала прочь, не понимая, в чем же моя ошибка. Прошло время, и стало ясно, что
ябанджи – это такой особый вид идиота, который уже не турист, но все же никогда не станет стамбульцем.
Он все делает не так и оттого раздражает окружающих своим тотальным невежеством. Вскоре я стала бояться этого существительного и вздрагивала каждый раз, когда кто-то складывал губы особым образом, чтобы произнести с легким придыханием ужаснейшее из слов.
Ябанджи… Так меня называли в мясной лавке, когда я просила разделать баранью корейку для гуляша; в рыбном ряду, если я интересовалась, сегодняшний ли у них леврек и как готовить кальмаров. «Ябанджи», – прошипел таксист, когда я перепутала адрес и мы оказались на другом берегу Босфора, а потом два часа стояли в пробке, чтобы вернуться обратно. В конце концов, я даже записала несколько характеристик ябанджи со слов знакомых стамбульцев: я просто просила их коротко описать наивных смельчаков, которые, как и я, попали в чужой монастырь и теперь изо всех сил пытались избавиться от собственного устава.
Все пункты я каллиграфически записала от руки и повесила в кухне на холодильник. И вот что получилось:
Ябанджи никогда не знает, чего хочет и где это взять.
Ябанджи никогда не говорит по-турецки.
Ябанджи не ходит в рестораны, в которые ходят стамбульцы.
Ябанджи платит всегда в три раза дороже, чем вещь того стоит.
Ябанджи слишком строго воспитывают детей.
Ябанджи часто не любят кошек.
Ябанджи не понимают, как может быть сорок видов домашних оливок, и всегда покупают некачественные в банках, которые для них же и производят.
Ябанджи пьют кофе перед завтраком.
Тщательно обдумав все пункты, я поняла: хоть призрачный, и все же шанс избавиться от унизительного статуса «ябанджи» у меня был, и я решила незамедлительно приступить к покорению новых языковых вершин. Дип встретил такой энтузиазм без особого воодушевления: мои увлечения обычно оставляли его без ужинов, долгих душещипательных бесед под сентиментальным абажуром и глубокого сна – он никогда не мог спать при свете ночника с моей стороны кровати. Вначале нашей совместной жизни мы долго спорили на эту тему, пока я наконец не отвоевала законное право читать по ночам. Я нагромоздила на икеевском столе из карельской березы (идеальный предмет из последней коллекции) стопки учебников и разговорников, отыскала с десяток обучающих сайтов и, конечно, прибегла к помощи русскоязычного турка, что предлагал услуги опытного репетитора в соцсетях. Отныне три раза в неделю по вечерам я запиралась в кабинете и постигала тонкости турецкого, искусно преподносимые очаровательным Ахмет-беем. Он был не стар и не молод, не страшен и не красив – одним словом, идеален, чтобы не отвлекаться от изнурительных попыток повторить неподражаемую турецкую интонацию. Но сколько бы я ни старалась, как бы ни скручивала язык трубочкой и ни закатывала глаза, как это делают турчанки, он терпеливо качал головой, и мы повторяли все заново. Он свято верил в то, что ни один язык не похож на турецкий и никогда не сравнится с ним по красоте и сложности. Я не спорила, хотя день ото дня в голове возникало море вопросов, которые, как правило, оставались без ответа Ахмет-бея, не терпевшего никакого компрометирующего контекста.
– Мы, турки, не такие, как все, – обращался он с экрана ноутбука. – Вот скажи, ты йогурт ешь по утрам, наверное, да? Вот… А турки едят йогурт всегда и со всеми блюдами. Мы его в салаты кладем, в мясо кладем, в супы кладем, пельмени им заливаем. Запоминай: Türkler her şey yoğurtla yiyorlar. Поэтому у вас йогурт в маленьких баночках продают, а у нас в больших.
И действительно, я вспомнила полки молочного отдела в супермаркете, уставленные трехлитровыми ведерками кисломолочного продукта. Меня это всегда интересовало, равно как и то, имел ли этот факт хоть какое-то отношение к моему обучению. Однако спустя несколько недель я медленно начала выговаривать сложные фразы, задавать вопросы и неумело, но все же более или менее сносно рассуждать на бытовые темы. Ахмета это не очень радовало, так как его теория о неприступности турецкого языка рушилась на глазах. Я же считала: на то он и язык, чтобы сдаваться перед упорными попытками желающих овладеть им.
И чем больше погружалась в новые лексемы и морфемы, тем больше мне казалось очевидным сходство турецкого языка с французским. Поделиться наблюдением с педагогом я не решалась, боясь оскорбить до глубины души его патриотические чувства, однако тесная связь двух языков не давала покоя. Тем более что один из них я вот уже много лет боготворила. Французская речь с ее грассированным вибрирующим «р» вводила в состояние экстаза и доставляла истинное наслаждение, равно как и вытянутые в трубочку губы французов, придающие их лицам капризный и заносчивый вид. Так вот на кого похожи турчанки, часами щебечущие с подругами за чашечкой кофе!
Я часто работаю в кафе и поэтому множество раз могла спокойно наблюдать за этой особенностью местных посиделок. Вначале меня пугали слишком назойливые интонации, которыми можно исключительно жаловаться и дотошно критиковать. Я почти не понимала смысла, но была уверена, что девушка за соседним столиком уже полчаса отчитывает подругу за то, что она увела у нее мужа, и вот-вот вцепится ей в волосы. Однако каково было мое удивление, когда после этого монолога вступала вторая скрипка – теперь подруга в тех же интонациях осуждала собеседницу (возможно, они увели мужей друг у друга?). Перед расставанием они нежно обнялись и договорились о следующей встрече. Такое сходство со своенравными француженками было настоящим открытием, и я стала тренировать недовольный тон на Дипе. Ему этот эксперимент не нравился, но я продолжала противно гнусавить, периодически срываясь на истеричные тона.
Однажды Ахмет посоветовал мне начать смотреть турецкие сериалы – и как я сама раньше не догадалась! Я быстро отыскала в Netflix несколько популярных картин и, уложив детей спать, начала убивать вечера под яростное шарканье тапок Дипа: он с трудом выдерживал мою одержимость турецким и вот-вот готов был развязать войну. Однако моя новая манера интонационно подражать стамбульским женщинам, видимо, настораживала его, и он, как затаившийся дракон, грозно метал молнии из желтого вольтеровского кресла, намеренно громко перелистывая страницы книги. Клетчатый плед на коленях и носки с котятами делали его образ на редкость безобидным, о чем он, конечно, не догадывался.
