– Если хочешь, добавь немного воды, но я не люблю. Моя соседка заливает апельсиновым соком, а я ее за это ругаю. Сок – для того, чтобы пить, а не варить: в нем витамины. Пей, canım, больше portakal suyu
[47], и будешь красавица!
В этот момент она мне напомнила бьюти-блогера, однако к ее совету я отнеслась более чем серьезно. И разве могло быть иначе после того, как я увидела ее портрет, ставший для меня чем-то наподобие святыни.
Варенье покипело минут двадцать, и Тукче тут же принялась разливать его по крохотным баночкам. Кухня наполнилась свежим цитрусовым флером, от которого щекотало внутри и как будто в голове летали бабочки.
– На-ка, разливай сама, – передала мне хозяйка старенький половник с очаровательной керамической ручкой. – У меня руки дрожат, еще обожгусь. А я пока расскажу тебе, как мой рояль поднимали на пятый этаж.
Я радостно кивнула.
– Так вот, эту квартиру мне подарил один поклонник. Он был королевских кровей и то и дело приезжал в Стамбул. Его семья строила железные дороги… Или торговала бриллиантами?.. Не помню… Рояль он привез из Германии, но его никак нельзя было поднять: лестница в парадной узкая, окна тоже. Тогда его люди, пока я была на сцене, разобрали стену моей гостиной, подняли на тросах рояль и снова заделали дыру. Они даже обои наклеили. Так что, когда я пришла домой, все было готово.
– И что вы ему сказали на это?
– О! Он был со мной рядом. Когда мы вошли, я сразу увидела инструмент, – его ведь невозможно было не заметить, – но не подала виду. Как будто он всегда там стоял. И он ушел.
Я зарделась от негодования. Ярко представились муки этого несчастного влюбленного, чей подарок был так жестоко проигнорирован. Любой самый незначительный жест со стороны Дипа я привыкла расхваливать несколько дней, ведь мужчинам это так важно, а тут такое безразличие… Тукче-ханым прочитала меня как раскрытую книгу.
– Ты добрая, а я нет. На следующий день он пришел как ни в чем не бывало и подарил невероятный бриллиант в виде подвески. Он где-то здесь, в квартире, потом отыщу и покажу.
Я засобиралась. Жизнь этой маленькой женщины со смешными рыжими волосами представлялась мне весьма сумбурной и хаотичной. Я непременно должна была зайти к ней еще раз.
– Вы не против, если я приду? – застенчиво спросила я. – Когда вы, конечно, будете дома…
– Если меня не будет дома, canım, значит, я уже нигде никогда не буду. – И она грустно улыбнулась. – Я уже несколько лет не выхожу. С тех пор, как умер муж.
– Простите, мне жаль… Но вы показались такой сильной. Настоящей стамбульской женщиной… – тихо сказала я.
– Ты правильно поняла. Я сильная, и поэтому не плачу и не страдаю. Своего мужа последний раз я видела в этом доме, и теперь не могу покинуть его. Мне кажется, будто он сидит вон в том кресле, – и она указала рукой на потертую качалку братьев Тонет
[48], – и ждет, когда я принесу ему чаю с апельсиновым вареньем. Как мне уйти?
Стало нестерпимо грустно от тихой преданности, которую вкладывала в безвозвратную потерю человека эта крохотная женщина. Я думала, что, превращаясь в стариков, люди неминуемо теряют чувство страсти, искру, что воспламеняла когда-то их сердца; что все эмоции перестают быть слишком сильными и сосредотачиваются в основном на безразличных внуках. У Тукче все было иначе: она по-прежнему горела любовью к своему мужу.
– Возможно, он чувствует все это… – попыталась приободрить ее я.
– Загробной жизни нет, – спокойно ответила она. – И ты не верь, это обман для слабаков. Жизнь одна, и она здесь и сейчас. Потом не будет. Поэтому живи, а не рассчитывай на подачку в виде рая или чего-то там еще…
Было сложно ей возразить. Тукче говорила так, будто знала это наверняка. Перед тем как выйти, я мельком бросила взгляд на кресло в дальнем углу салона, как будто в нем и вправду мог кто-то сидеть, и мысленно попрощалась с ним.
Я спешила домой, чтобы не терять ни минуты этого дня. Как никогда, я чувствовала квинтэссенцию жизни в настоящем моменте и хотела делиться ею со своими родными. Я долго стояла у дома, дожидаясь школьного автобуса. Сегодня мне непременно хотелось его встретить и увидеть моих девочек как можно раньше, но, как назло, он задерживался в трафике, что еще больше подогревало мое нетерпение.
Вечер мы провели за чаепитием с апельсиновым джемом, которым меня угостила Тукче. Я увлеченно рассказывала домашним про новое знакомство, обрамляя его яркими подробностями. Дипу моя история не понравилась. Он злился каждый раз, когда я «путалась не там, где нужно». Он встал из-за стола и начал быстро ходить по комнате. Он делал так всегда, когда не хотел показывать эмоции. Старшей дочери стало немного грустно, и она просидела весь вечер с красными глазами. А младшая ничего не поняла и продолжала намазывать уже четвертую булку густым апельсиновым джемом и, счастливая, уплетала ее за обе щеки.
Легкая грусть приятно щекотала в груди. Мне показалось, что я познала еще одну сторону многогранного стамбульского кейфа.
Стамбульская меланхолия
10 июля
Типичное стамбульское утро и кюнефе толстушки Кюгю. – Тайна дворцовой наложницы и красавца янычара. – Сладкие каштаны с привкусом счастья. – Вездесущая небрежность и ее последствия. – Металлическая церковь мученика Стефана. – Голограмма из красного кирпича под дождем. – Папироска в узловатых пальцах старика-ополченца. – О том, что Хогвартс существует – и он в Стамбуле.
Стамбул просыпается рано… то ли от криков голодных чаек, то ли от гнусавых гудков проходящих по Босфору пароходов. Из всех дверей, полусонные, высыпают люди на политые дождем улицы. Они рассаживаются вдоль умытых тротуаров за крохотными столиками и медленно, наслаждаясь каждым терпким глотком, пьют янтарный чай из крохотных стаканчиков грушевидной формы.
И можно было бы снова погрузиться в сладостную дрему, если бы не резко взвившаяся стая голубей, взбудораженная щедрой горсткой крошек из окна надо мною…
Я смотрю на часы. Без четверти девять. Через несколько минут широко распахнут двери своих салонов приветливые куаферы
[49], и наточенные шаветки зашелестят на чисто выбритых подбородках стамбульских денди с утренними газетами под мышкой. Прыткие «Веспы»
[50] задорно играют в догонялки, навлекая грозные возгласы седовласых мужчин за соседним столиком: еще час они посидят здесь, а после переместятся на широкую скамью в тени ветвистого платана у входа в мечеть Хаджи Махмута (она здесь же, в пяти минутах прогулочным шагом).
