Жареные каштаны по-стамбульски
• Каштаны (из расчета 10–15 штук на человека)
• Соль
Жарить каштаны – это как будто побывать в Стамбуле, над которым в любое время года витает пробуждающий аппетит пряный запах экзотического стрит-фуда. Правда, в отличие от любой другой уличной еды, kestane kebab содержит витамины и рекомендуется людям с ослабленным иммунитетом.
Я хорошенько мою каштаны, высушиваю и делаю крестообразные надрезы прямо по скорлупе на боковой стенке. Можно воспользоваться ножом, но лучше приобрести специальный инструмент, напоминающий две ложки, скрепленные вместе у оснований. Многие по незнанию принимают их за орехоколки и обходят вниманием этот полезный аксессуар.
Подготовленные каштаны выкладываю на горячую сковороду и наслаждаюсь их размеренным потрескиванием, которое действует на меня исключительно успокаивающе. Как только одна сторона подрумянилась, можно переворачивать. В процессе жарки каштаны должны раскрыться наподобие цветков в тех местах, где я сделала надрезы. Бояться слегка обуглившихся бочков не стоит: «чем чернее, тем вкуснее» – так говорят стамбульцы и выбирают плоды поподжаристей.
Остывают каштаны быстро. Теперь можно собраться вокруг миски тесным кружком и наслаждаться нежной мякотью с привкусом сладкой дымки лесного костра… По крайней мере, у меня этот вкус вызывает именно такие ассоциации. Стамбульцы предпочитают чистить каштаны сразу и, посолив, угощать уже готовыми к употреблению. Но для меня это как щелкать семечки без скорлупы: ведь процесс – неизменная часть удовольствия.
Ярко-красные тележки продавцов жареных каштанов, что день за днем в один и тот же час раздувают угли под стальными противнями и ловко ворочают раскаленные плоды огрубевшими пальцами на глазах у изумленной публики, скоро завладели моей душой. Я хорошо знала их лица и привычки, любила слушать их громкие голоса: у молодых – звонкие, а у тех, что постарше, – хрипловатые. И все же было что-то, что не поддавалось пониманию, но так явно лежало на поверхности и заставляло думать об этом все чаще и чаще.
Небрежность – вот что так очаровывало меня в этом городе. Она присутствовала везде: в вальяжной позе котов, занимавших скамьи в общественных парках; в вечно спешащих и оттого опаздывающих горожанах; в хаотичном движении машин на перекрестках и в торговых лавках, часто закрывающихся на пять минут раньше времени, указанного на картонке в дверях. Я чувствовала небрежность в отсутствии строгих правил детских игр на площадке и нежелании выстраиваться в очередь за горячими симитами по утрам; в не всегда срабатывающем шлагбауме на подъезде к дому и никогда не приходящем водопроводчике, чтобы подкрутить текущий кран.
Странная халатность буквально парила в воздухе: она отражалась в вопросах воспитания детей, здорового питания и засиживании допоздна за просмотром бессмысленных сериалов;
в часовых тренировках, завершающихся сырной ачмой
[56], которая по калориям тянет еще на три такие же тренировки. И я признаю, что вся эта небрежность, которая вот уже полгода не давала мне покоя, как-то странно работала, а скорее всего, была пикантной особенностью жизни в Стамбуле – как и в любом другом южноевропейском городе, где никому и в голову не придет призывать людей к пунктуальности и организованности.
И так я бы думала и дальше, но только со временем мне стало казаться, что на затерявшихся во времени улицах кроме размеренного быта и незнакомых прохожих живет что-то еще: оно молча следовало по пятам и не покидало даже во время коротких передышек ради нескольких стаканчиков чая. Я знала, что оно было частью городского кейфа, проникнуть в который так сильно хотелось.
Стамбул покоряет с первого взгляда. Он сносит панамы с невнимательных туристов порывистыми ветрами, легким бризом нежно прикасается к загорелым плечам красивых женщин, увлекает влюбленных в лабиринты узких улочек, над которыми, словно белоснежные паруса, развевается еще влажное выстиранное белье.
Этот город заставляет замирать при звуках заунывного азана, призывающего верующих склониться в молитве – и ты неподвижно стоишь, восторженно внимая тончайшим переливам завораживающих мелодий.
Здесь можно случайно встретить древнеримский акведук или подземные цистерны времен акрополя, вплотную к которому пристроены ветхие домишки, выглядящие еще более убого от такого соседства. Великолепие богатого наследия трех империй, когда-то прославленных красивейшим из городов, сосредотачивалось внутри неприступных крепостных стен, что сегодня понуро стоят, зияя бесконечными дырами. Их каменный остов когда-то штурмовали сильнейшие армии мира, терпя поражение одно за другим. Сегодня же в незалатанных прорехах покосившихся башен ночуют огромные псы – потомки диких стай, обитающие здесь со времен Константинополя.
Любой проходящий может прикоснуться к истории и почувствовать невероятную мощь, которую излучают могучие камни Феодосиевых стен
[57], однако все спешат, будто и вовсе не замечая печальных исполинов на своем пути. Эти гигантские обломки былой мощи стоят, ощерив беззубые рты парадных ворот, в которые туда-сюда снуют пыхтящие автомобили: прямо за развалинами – ничем не примечательная городская застройка, как будто другого места для нее не нашлось. От этого нездорового симбиоза, встречающегося на каждом углу недоумевающего Стамбула, веет особой тоской, которая читается в глазах спешащих женщин, курящих в сторонке мужчин и хорошо одетых студентов, не отрывающих глаз от своих телефонов.
Стамбул не из веселых городов… Конечно, он будоражит криками наглых чаек, что так и норовят стащить рыбу у бедного рыбака, вышедшего в море задолго до восхода солнца; он освежает мелкими брызгами прохладных вод двух морей, что так ласково омывают его с Севера и Юга; затягивает в пучину запруженных улиц, переполненных исцарапанными автомобилями и толпами бегущих по проезжей части людей. Во всем этом – неуемная энергия полюбившегося мне Стамбула, волнующая страсть огней на ночных улицах и свежесть только что политых тротуаров по утрам.
Но ближе всего мне оказалась обратная сторона этого города, тщательно скрываемая от глаз торопливых туристов и случайных проезжих, которым нет никакого дела до души великолепного города – тонкой и невероятно ранимой.
Я распознала меланхолию Стамбула не сразу. Понадобились долгие месяцы блуждания по незнакомым улицам, короткие беседы ни о чем со случайными встречными, сотни чашек кофе в сомнительных забегаловках – только после всего этого передо мной отворилась дверь в настоящий Стамбул.
