– Вы знаете улицу Истикляль? – спросила Юля, когда я пыталась вспомнить, в чем отличие между аппаратным и обрезным маникюром.
– Кто же не знает Истикляль? – бодро ответила, явно преувеличивая свои познания города, что скоро вылезло наружу очередным казусом, о котором я, правда, не жалела ни минуты, хотя маникюр в тот день я так и не сделала.
Такси я решила не брать из-за пробок, и потому воспользовалась метро: две остановки до станции «Таксим» – и я стояла у начала едва ли не самой известной улицы Стамбула. Улица Истикляль, или Независимости, по-турецки, – это полтора километра пешеходной зоны, которую по всей длине обрамляют красивейшие здания, будто сошедшие с почтовых открыток Макса Фрухтермана. Его родители были австро-венгерскими эмигрантами, нашедшими свое счастье в сердце Османской империи. Их сын, выросший на берегах Босфора, несмотря на европейские корни, любил Стамбул так сильно, что посвятил свою жизнь изданию открыток с его видами. Вначале открытки раскрашивались вручную в небольшом издательстве у самой Галатской башни, но уже в 1987 году молодой бизнесмен мог позволить себе печатать цветные картинки в типографии немца Эмиля Пинкао. Фрухтерману повезло: все возраставшая мода на ориентализм приняла его работы на ура – открытки с утонченными видами загадочного Стамбула разлетались по всему миру, составляя коллекции Нового времени, катившегося к мягкому закату. Вот и теперь, оборачиваясь по сторонам, мне казалось, что аккуратно выведенные здания на потертых картонках, которые я не раз встречала в музеях и антикварных лавках, оживают на глазах, перенося меня в далекий мир великой империи, так неожиданно угасшей, но все еще держащейся на хрупком каркасе своего великолепия.
Обычно запруженная толпами улица, утром была почти пустой. Лишь изредка встречались заспанные туристы, проживавшие, видимо, в отелях неподалеку и теперь искавшие место для завтрака. Кафе, где меню подают на всех языках мира, я не любила: в них непременно был ужасный омлет, сухая вчерашняя выпечка и отвратительный чай.
Кругом распахивались высокие двери ресторанов и магазинов: многочисленный персонал курил у дверей, перебрасываясь последними новостями, – Стамбул начинал новый день: яркий, насыщенный и полный тихой радости, которую все будут скрывать за печальными взглядами, как и полагается истинным горожанам.
Я быстро добралась до нужного адреса и юркнула в открытую дверь старинного подъезда. Салон располагался на третьем этаже здания – и я решительно пошла пешком, любуясь великолепными дверями с бронзовыми табличками, имена на которых я с любопытством прочитывала и после повторяла еще раз – с особым придыханием: казалось, что загадочный полушепот приближает меня к тем временам, привкус которых витал в этих уникальных османских подъездах. Конечно, такие парадные есть в Милане и Париже, но я знала наверняка, что нигде в мире их оштукатуренные стены не были пропитаны ореховым ароматом топленого масла. Ведь именно на нем столетиями заботливые анне готовили нежнейшие «ичли кефте»
[88] своим капризным отпрыскам.
Особый запах, принадлежавший только этому городу, ни с чем невозможно было спутать, и я с благодарностью ловила каждое дуновение, доносившее до меня мягкий и очаровывающий привкус старого Стамбула.
Добравшись до третьего этажа, я обнаружила, что дверь в одну из квартир открыта, и проскользнула в нее. Пустые комнаты ввели в небольшое замешательство: надеюсь, я ничего не перепутала? Русская речь на балконе меня успокоила, и я принялась рассматривать невероятные росписи на потолке и цветочные барельефы на стенах. Половица скрипнула, и с балкона выглянула голова мужчины средних лет. Он быстро окинул меня взглядом и кивком дал понять, чтобы я ждала. Через минуту девушка с ярко-красной помадой на слишком больших губах (в первой половине дня броский макияж выглядел вульгарно) появилась в том же балконном проеме и, проходя мимо, буркнула:
– Проходите.
Я быстро засеменила к окну, перетекавшему в длинную узкую террасу, что выходила на ту самую Истикляль. Правда, с этой высоты улица выглядела иначе: верхние этажи зданий, которые так сложно было разглядеть снизу, представали во всем великолепии художественного гения архитекторов и скульпторов, работавших над этими каменными исполинами.
– Лепота, – произнес тот же мужчина средних лет, напомнив киногероя Ивана Васильевича, который менял профессию. Тот же клинок бороды, те же глубоко посаженные глаза и, главное, странный акцент…
Вокруг не было никаких атрибутов маникюрного салона, так что я начала сомневаться и потянулась за телефоном, чтобы позвонить Юле, но незнакомец меня оборвал весьма странным вопросом:
– Какой у вас репертуар?
– У меня? Ну…
Я бы многое отдала, чтобы узнать, о каком репертуаре шла речь и ответить как полагается. Я запнулась, используя время для того, чтобы получше рассмотреть странного человека. Он выглядел безупречно, одет был, пожалуй, немного вычурно, но это не сильно бросалось в глаза. Винтажный налет добавлял нотку привлекательности, поэтому я с удовольствием разглядывала детали его изысканного вельветового пиджака баклажанового цвета и изумрудные брюки в тончайшую полоску. Он снова странно посмотрел на меня и возмущенно спросил:
– Вы не певица, так ведь?
Я смешно замотала головой, вытягивая вперед руки. Как же называется то, зачем я сюда шла? В минуты волнения моя память отключалась, и я начинала мямлить что-то несуразное.
– Что с вашими руками? – И он достал из кармана очки, чтобы рассмотреть их повнимательней, но я вовремя отдернула, спрятав нуждавшиеся в обработке ногти.
– Я не певица, – наконец выдавила я из себя. – Простите, видимо, произошла ошибка, но я очень рада, что вы говорите по-русски… Это такая редкость…
– Что редкость, милочка? Русские на Гранд-рю-де-Пера редкость? Ты, видно, не местная…
Я закачала головой, подтверждая его догадку, а он театрально устремил свой взгляд вдаль, как будто задумался о чем-то очень важном. Наконец он взял себя в руки, вытянулся в струнку и, смешно чеканя слова, произнес, глядя в пол:
– Имею честь представиться. Плещеев. Из дворянского рода. Из белоэмигрантской волны.
Раскрыв рот, я смотрела на этого взрослого человека, который откровенно разыгрывал меня с самым что ни на есть серьезным видом. Я учтиво улыбнулась и представилась, протягивая ему руку:
– Мы здесь недавно. С дипломатической миссией, – произнесла я очень странно, так что сама удивилась чопорности своей интонации.
