– Да, вы сказали, что из дипмиссии. И я решил, что вам обязательно нужно узнать историю белоэмигрантов.
Я кивнула и вспомнила про несостоявшийся маникюр.
– Утром я шла в салон и по ошибке забрела к вам.
– Так это, наверное, к Юле? Она в соседнем подъезде. В нашем доме.
– А та квартира с расписными потолками? Она не ваша?
– Ну что вы, дорогая моя, знаете сколько стоит та квартира? Я сдаю ее для официальных мероприятий, бракосочетаний или фотосессий. Как агент.
Мне было сложно разобраться в странном чувстве: ощущение очень тонкой одураченности с дворянским оттенком никак не исчезало. Я положила деньги за экскурсию на стол. Мой лжедворянин немного смутился и быстро пересчитал купюры.
– Но… но я настоящий Плещеев. Могу паспорт показать. Кстати, если будете рекомендовать меня знакомым, в следующий раз сделаю вам хорошую скидку. – И он протянул мне потертую визитку.
Обратно я возвращалась пешком. Я проходила мимо ажурных балконов оперных див, пассажей с благородными цветочницами и ресторанов, в которых пел Вертинский, и понимала, как все-таки чудно, что этот город опять подарил мне удивительный день, так скромно рассказав о собственном великодушии, за которое я полюбила его еще больше.
9:05
10 ноября
О политНЕкорректном детском садике. – Человек, который спас мир. – Дениз, которая стенографирует в кафе. – Традиция под названием «М.К. Ататюрк». – Домашние пельмени под невероятно пряным соусом. – Номер 101 в том же «Пера Плаза». – Таинственный гобелен индийского махараджи. – О единении нации в 9:05 утра по стамбульскому времени.
Как только мы переехали, я сразу отдала дочку в канадский садик: в него было удобно добираться, да и само место мне показалось сказочным.
Трехэтажный старинный особняк располагался прямо на берегу Босфора, окруженный белоснежными ялы и обдуваемый свежими ветрами. Морской воздух – что может быть лучше для ребенка?
В саду никто не говорил по-русски, и мы надеялись, что в условиях такого шока Амка быстро овладеет английским, на котором велось преподавание.
Прошла неделя. Мы брели по пыльным улицам, сплошь засаженным апельсиновыми деревьями и дурманящим жасмином. Амка ныла, что хочет мороженого, а мне не терпелось скорее спуститься к Босфору, оказавшись у которого всегда дышалось легче и свободней. Совсем рядом раздался протяжный гудок огромного парохода, который стремительно удалялся в направлении Черного моря.
– Бежим скорей! Догоним его! – И мы, держась за руки, стали проворно спускаться по крутому склону, что вел прямо к гигантской висячей конструкции над проливом. Это был мост Мучеников 15 июля, названный так после военного переворота в 2016 году. Непрерывными вереницами тянулись по нему тысячи автомобилей, притормаживавших для того, чтобы полюбоваться красотами водной стихии под собою. Я представила, как великолепен должен быть Босфор, если взглянуть на него с такой высоты, но вход пешеходам был строго запрещен после участившихся случаев суицида.
Мы медленно брели вдоль дороги и болтали о детях с необычными именами в саду. Меня веселили наивные умозаключения четырехлетней дочери, и я старалась их запомнить, чтобы вечером поделиться с Дипом. Было неправильно, что из-за постоянных командировок он лишен возможности наблюдать за тем, как взрослеют девочки. Поэтому я хоть как-то старалась погружать его в удивительный мир детских суждений своими неказистыми пересказами по ночам. Почти в полном мраке я с трудом считывала его выражение лица. Он всегда улыбается, когда слушает меня, и вдруг резко начинает сопеть – значит, уснул, и я остаюсь одна со своими причудливыми воспоминаниями, которые хочется пронести в памяти как можно дольше.
Дойдя до Большой мечети Меджидие, мы сели за шатающийся столик с прекрасным видом на проходящие корабли. Амка нетерпеливо болтала ногами в ожидании шарика мороженого, а я принялась рассматривать причудливые формы необарочного сооружения, как будто парившего над изумрудной гладью Босфора.
Два тонких минарета, увенчанных тончайшими шпилями, казалось, соединяли землю с небом. В их амбициозном вызове было столько величия, что я на мгновение представила всю силу эмоций, которые испытывают верующие, находясь перед этим святилищем.
Внутри мечеть была еще более прекрасна, чем снаружи. Окутанная нежным флером розовых мозаичных стен и тончайшей золотой росписью, которую собственноручно каллиграфировал султан Абдул-Меджид, она похожа на сказочный дворец с высокими стрельчатыми окнами, глядящими на Босфор. Я так впечатлилась красотой этого сооружения, что совсем не заметила, как шустрый официант давно принес мороженое и моя крошка, чумазая и счастливая, заканчивала уплетать его. В нескольких метрах от нас пришвартовывался прогулочный катер с алым флагом на высоком флагштоке.
– Турецкий флаг! – уверенно заявила дочка, продолжая выскребать остатки мороженого из металлической креманки. Я удивилась, ведь нам еще не приходилось обсуждать эту тему. – Это мы в садике проходили, – пояснила она.
– Здорово! А что еще вы проходите?
– Еще Ататюрка, – она говорила обо всем этом так, как если бы они проходили дни недели или времена года. По крайней мере, мы в садике изучали именно это.
– И кто же такой Ататюрк?
– Ататюрк спас весь мир. Его любить надо. – Она протянула свой крохотный пальчик, указывая на портрет всеобщего любимца у входа в кафе. С тех пор, где бы мы ни бывали, она всюду замечала однотипные картинки и серьезным голосом рассказывала истории о спасении Ататюрком планеты, Беларуси, Вильнюса и Ташкента – в общем, всех мест, где когда-либо бывала. Я не переубеждала, тем более скоро мы сменили садик. Интересовало меня совсем другое: как воспитатели, не знавшие ни слова по-русски, донесли такой сложный контент до маленького ребенка? Все оказалось просто: они вводили нужные фразы в Гугл-переводчике и методично давали ей прослушать.
Именно тогда я поняла, что жить в Стамбуле, не имея четкого мнения на тему великого «отца турок», у меня не получится.
