– Нет же, нет, капитан. Никто меня не обижал, и избавляться от ребенка нет нужды. Я встретила здесь человека, которого давно люблю.
– И это не ваш муж. Я не помню среди раненых никого по фамилии Уайт, – холодно и безжизненно констатировал Торп. – Вы нарушили правила госпиталя. Что теперь мне делать с этим? Я вынужден доложить полковнику или старшей сестре.
– Вы можете сказать ей, капитан. Я уверена, она уладит все без лишнего шума. У нас всегда был порядок с дисциплиной, и я бы не хотела подрывать безупречную репутацию сестры Кармайкл. Она просто отправит меня обратно в Англию.
– Да, вам нельзя больше оставаться на континенте. Это небезопасно в вашем положении.
Торп встал и направился к выходу, но вдруг остановился.
– Вы были для меня ангелом, которым я мог восхищаться со стороны, образцом женщины. Прекрасной, чуткой, доброй и образованной современной женщины. Как низко вы пали, сестра Уайт. И как я огорчен и разочарован.
Шарлотта не ответила, и он вышел из палатки. Жаль разочаровывать милого капитана Торпа, но она была счастлива. Если бы только Теодор знал, какой подарок он оставил ей на прощание! Всего одна ночь и – подумать только! Как хорошо – Шарлотта едет домой.
***
Тедди писал письма в коротких передышках между сооружением новых окопных линий. Фронт сместился юго-восточнее, и англичане спешно готовили укрытия. Копали в основном по ночам и редко днем – практически лежа, чтобы не задел огонь противника. Обветренные ладони, не выпускавшие саперную лопатку, постепенно превращались в кровавое месиво, но никто не обращал внимания на боль и мозоли.
Тедди спрятал законченное письмо за пазуху, попутно почесав грудь. К постоянному зуду тоже все привыкли – раздеваться и разуваться не приходилось неделями.
Справа от него громко работал насос, выкачивавший из траншеи лишнюю воду. Такой же насос чуть дальше пробила пуля, и он вышел из строя. Теперь дно этой части окопа представляло собой грязное месиво пополам с гнилой соломой. Там, где воды было меньше, она превратилась в лед, хрустящий под сапогами. Кое-где оборудовали настил из досок.
Тедди встал на стрелковую ступень окопа и оглядел сумеречную землю, изрытую длинными извилистыми рвами. Он с сожалением вспомнил покинутое пару недель назад заброшенное поместье, где они спали на сухом полу и были защищены от непогоды крепкими стенами и крышей. Третья рота была вынуждена оставить там своего капитана, пораженного «траншейной стопой»
44. Онемевшая и отекшая правая ступня бедняги с воспаленными суставами пальцев покрылась пузырями, начиналась гангрена. Его должна была подобрать медицинская рота, отстававшая от дивизии на два дня пути. Медикам сообщили по рации. Должно быть, капитан уже на пути в какой-нибудь госпиталь поблизости, но ногу вряд ли спасут.
Напряженно вглядываясь вдаль, сержант Гастингс задумался о Шарлотте. Было бы хорошо заставить ее уехать домой, но вряд ли он имеет право. Упрямая девчонка все равно не послушается.
Шарлотта… Он вспомнил запах ее волос, на долю секунды заслонивший в его воображении окопное зловоние, и сдвинул брови, возвращаясь в реальность. Не только в его фантазиях, но и наяву пахло свежестью: фруктами – возможно, яблоками – или скошенной травой. Волосы зашевелились на голове. Тедди хорошо знал, что означает этот запах.
Спрыгивая вниз и судорожно роясь в карманах в поисках марлевой повязки, он крикнул:
– Хлор!
Наспех прижав ко рту и носу повязку, даже не завязав ее, он побежал, поскальзываясь, к землянке, служившей штабом. Хлюпающий топот ног и звяканье котелков. Бегущий навстречу солдат сунул Тедди противогаз. В горле щипало. Не замедляя бега, Тедди надел противогаз, забыв открыть пробку. Попытавшись сделать вдох, он почувствовал головокружение и болезненный вакуум в легких и торопливо снял пробку непослушными руками, впуская воздух.
Закрытая дверь в землянку качалась перед глазами туда-сюда, затем распахнулась, и из нее выскочили штабные и командование – все в противогазах. Джонатан хлопнул Тедди по плечу и жестом показал, что надо выбираться наружу.
– Поджигайте хворост, поджигайте! – вопили сзади.
Солдаты выпрыгивали из окопов, рискуя получить пулю, хотя враг пока не открыл стрельбу. Сразу за бруствером на такой случай были подготовлены вязанки хвороста, практически совсем отсыревшие. Тедди перепрыгнул через какого-то беднягу, не успевшего закрыть лицо. Он корчился на земле в жутких спазмах кашля и кровавой рвоты – помочь было уже нельзя. Трое таких же, с красно-бурыми лицами и желтоватой пеной у рта, лежали чуть дальше, не двигаясь.
Отсыревшие ветки поддались, только когда приволокли канистры с бензином. Сорвав противогаз, Тедди упал навзничь возле пылающего огня, наблюдая, как нагретые кострами клубы белого газа поднимаются выше, проходя над британскими траншеями. Мучительный приступ кашля сотряс тело, и Тедди, едва сумев повернуться на бок, сплюнул кровавый сгусток.
В полубессознательном состоянии, думая только о том, что надо следить за костром, он слышал, как открыла огонь дивизионная артиллерия. Клочья дыма и хлора плыли в темнеющем небе, подгоняемые тихим ветром. Со стороны немцев послышались звуки рожка, означавшие, вероятно, конец атаки.
Тедди очнулся утром на дне окопа – его перенесли туда и бережно укрыли куском брезента. Прокашлявшись, он выглянул наружу. Повсюду валялись мертвые птицы. Летом эта штука выжгла бы траву до ржавой желтизны. Неподалеку группа рядовых, орудуя заступами и саперными лопатками, копала братскую могилу. А он снова выжил.
***
Шарлотта опасалась, что доберется до Лондона раньше, чем ее письмо родным. Тедди она пока не написала, сомневаясь, стоит ли. Лучше сделать это из дома, чтобы он наверняка знал, что Шарлотта в относительной безопасности.
Ей пришлось ждать очередную автоколонну и ехать вместе с ранеными. Не желая быть просто пассажиром, она всю дорогу оставалась для солдат заботливой медсестрой.
Вопреки опасениям, с дуврского поезда Шарлотту встретили родители и Анна. О причине возвращения она им не писала.
– Дорогая, ты цела? – с тревогой спросила миссис Аддерли, разглядывая и ощупывая дочь.
– Шарлотта, неужели там так страшно, что даже ты не выдержала? – перебила Анна.
Один мистер Аддерли ничего не говорил, а только с гордостью взирал на дочь в грубой военной шинели.
– Я не ранена и не напугана, у меня свои причины, – коротко ответила Шарлотта. – Поговорим об этом дома.
В чужом и непривычном Лондоне не звучали орудийные залпы, по улицам ходили люди и ездили автомобили, а зарево на горизонте могло означать только скорый закат солнца. Семейство Аддерли село в нанятую машину.
