Они обнаружили, что городские представители всех этих видов птиц были терпимее своих загородных сородичей. Более того, чем дольше вид существовал в городе, тем меньше было его расстояние вспугивания. Так, галки (Corvus monedula) в городах, где они поселились уже к началу 1880-х, взлетают только тогда, когда человек подойдет ближе чем на 7 метров, а в сельской местности – уже на расстоянии 27 метров. Большие пестрые дятлы (Dendrocopos major), в свою очередь, заселили города лишь в 1970-х, и их расстояние вспугивания в городе и за его пределами составляет 7 и 11 метров – не такая уж большая разница.
Прямая зависимость расстояния вспугивания от времени, которое вид прожил в городе, служит доказательством тому, что терпимость – результат эволюции, а не чего-то еще. Вряд ли с каждым поколением птицы учились вести себя рядом с людьми спокойнее, чем их родители, – такие навыки обычно приобретаются быстрее. Скорее всего, дело в другом. Если терпимость дает виду преимущество, в его генофонде накапливаются гены терпимости и психология вида постепенно меняется. Такое объяснение кажется наиболее вероятным, ведь те же самые исследователи обнаружили, что терпимость птиц никак не связана с размером их головного мозга. Мозговитые пташки привыкают к людям ничуть не быстрее своих мелкомозглых сородичей.
Похоже, что склонность к решению задач, неофилия и терпимость предрасположены к городской эволюции. Мы убедимся в этом, когда будем рассматривать ее наиболее примечательные примеры. Пока что давайте просто запомним, что постоянная гонка вооружений городских животных и людей в борьбе за человеческую еду и ресурсы – один из ее главных факторов.
Эволюционный ландшафт города перед нами уже почти как на ладони. В нем встречаются близкие контакты первого рода – контакты с грозной, но неизменной физической и химической структурой города (тепло, свет, загрязнение, непреодолимые преграды и другие городские особенности, о которых вы читали во второй части этой книги). Эволюция, вызванная подобными контактами, может зайти в тупик, если та или иная адаптация достигнет идеала. Встречаются здесь и гораздо более захватывающие близкие контакты второго рода, при которых городские растения и животные взаимодействуют с динамическими системами – с другими растениями и животными (в том числе с людьми), способными адаптироваться в ответ. Такие контакты интересны тем, что могут привести к эволюции по принципу Черной Королевы – эволюционной гонке, в которой оба партнера все время ищут новые способы вырваться вперед. В теории такая эволюция бесконечна.
И все же в городском эволюционном ландшафте еще остался участок, на котором мы пока не побывали. В предыдущих главах мы видели, как в ходе близких контактов второго рода разные виды взаимодействуют друг с другом. А что насчет близких контактов внутри вида? Самцы и самки одного вида тоже адаптируются друг к другу в ходе эволюции – этот процесс известен как половой отбор. Наивно было бы считать, что городская среда никак не влияет на личную жизнь животных.
16. Городская песня
Каждый сентябрь я провожу ознакомительный курс для студентов Лейденского университета, поступивших к нам на магистерскую программу «Эволюционная биология». В первую неделю мы обязательно затрагиваем городскую экологию и эволюцию – например, ищем лесных улиток и с помощью приложения для телефона выясняем, светлеют ли их раковины из-за городского острова тепла (ближе к концу книги я расскажу об этом подробнее). А еще мы каждый раз устраиваем необычное практическое занятие. Увидев эту строку в расписании на день, студенты, как правило, недоумевают: «Э-э-э… Городская акустическая экология? Это как вообще?» Скоро узнаете. Мы собираемся у здания факультета и ждем инструктора, моего коллегу Ханса Слаббекорна. Он, как вы наверняка уже догадались, специалист по городской акустической экологии.
Ровно в полвторого он выходит к нам – в рубашке и шортах цвета хаки, с длинными седеющими волосами и, что довольно необычно для акустического эколога, с висящим на шее биноклем. Забросив за спину рюкзак с индейским узором, он встает перед выжидающей группой студентов и в общих чертах выкладывает план занятия. Мы, люди, сильно полагаемся на зрение, объясняет он. Окружающий мир мы воспринимаем прежде всего глазами. Для биолога же важно замечать и акустический ландшафт, поскольку многие животные общаются друг с другом посредством звука. Слаббекорн предлагает нам упражнение на стимуляцию слухового восприятия: «Сейчас мы с вами отправимся на тихую прогулку. Будем молча идти друг за другом и вслушиваться в звуки, которые нас окружают». Еще было бы здорово закрыть глаза, добавляет он, но так мы едва ли куда-то придем.
С этими словами он разворачивается и идет в сторону городского парка, что сразу за жилым кварталом через дорогу от здания университета. Студентам остается лишь следовать за ним, а я замыкаю цепочку. Вскоре смешки и шиканье смолкают, и мы, не издавая ни звука, шагаем друг за другом вдоль главной дороги. Из-за поворотов выезжают и останавливаются перед нами машины, а пешеходы то и дело замедляют шаг, чтобы оглядеть странную цепочку людей, идущих по оживленной улице в полном безмолвии. Кто-то решает подразнить нас и несколько раз громко крякает. Впрочем, мы не нарушаем тишины и, как велел Слаббекорн, старательно прислушиваемся к звуковой среде города.
И у нас получается. Мы слышим то, чего не услышали бы прежде. Мы слышим, как по-разному шумят машины с дизельными и бензиновыми моторами, как лязгают старые велосипеды, как по небу летят самолеты, как неподалеку сносят здание… Но слышим мы и то, как в зарослях тростника шуршит ветер, как шелестит листва тополей, как звенит и переливается трелью зарянка, как долбит кору дятел, как свистит и булькает поползень, как пронзительно верещат пролетающие над нами ожереловые попугаи… Не ускользают от нас и мелочи: на парковой тропинке наши собственные шаги звучат совсем не так, как на тротуаре, а когда мы проходим мимо стрекочущего кузнечика, он затихает.
В конце концов мы оказываемся на поляне, окруженной высокими деревьями. От здания общежития, которое сносят, все доносится несмолкающий грохот. «Раньше здесь было едва ли не самое тихое место в Лейдене, – рассказывает Слаббекорн. – От оживленной дороги парк отгораживало многоэтажное общежитие, и казалось, что центр города где-то далеко отсюда». Нынче здесь гораздо более шумно: помимо громыхания из-за сноса здания, звуки города теперь беспрепятственно попадают в парк. Слаббекорн предлагает студентам рассказать, что они услышали. Кто-то отмечает, что в лесу гул машин будто бы стал громче. «Это результат температурной инверсии, – объясняет Слаббекорн. – Земля в лесу холоднее, чем на улицах города, и дорожный шум оказывается заключен в слой прохладного воздуха примерно на уровне ушей».
«Давайте ненадолго закроем глаза, – продолжает он. – Послушаем, как звучит город». Естественно, поначалу вокруг раздается лишь грохотание тяжелых машин, раздирающих на части остов общежития, и рокот мчащихся мимо парка мотоциклов. Слаббекорн просит нас не обращать на это внимания и сосредоточиться на тихих фоновых звуках города. И действительно, вскоре уши привыкают ко всему постороннему и мы слышим едва уловимый низкий гул, который неравномерно то нарастает, то утихает. Рев моторов, визг тормозов и гудки бесчисленных мотоциклов и машин, стук колес поездов по рельсам, шум реактивных двигателей самолетов, жужжание кондиционеров и других бытовых приборов, гам на стройке где-то неподалеку, голоса и крики прохожих, музыка из динамиков – в совокупности все это образует дыхание города. Самые разные звуки сливаются в серую кашу, которая льется и иссякает в лабиринте зданий и улиц. Для 65 % европейцев город шумит громче, чем непрекращающийся дождь. Городские животные должны как-то справляться с окружающим шумом, чтобы не дать ему себя заглушить.
