– Т-ты только не убегай, – взволнованно выдал он. – Я такой же, как и ты. Тоже кое-что потерял!
Я чуть заметно повернула голову.
– Что ты потерял?
– Душу.
Я, шатаясь, отошла на пару шагов. Сердце застучало вдвое быстрее.
– Я ее потерял, – повторил незнакомец. – И пытаюсь найти.
– Как можно потерять душу? – не удержалась я от вопроса, тем временем выискивая пути к побегу.
– По-разному. Но чаще всего как у меня. – Он глубоко вдохнул. – Ее забрал дьявол.
– Дьявол… – повторила я.
Парень закивал, и я вдруг осознала, что он верит в каждое свое слово. По коже поползли ледяные мурашки.
Я кашлянула в локоть.
– Мне пора.
– Постой! Пожалуйста, помоги!
Голос прозвучал тихо и с мольбой.
– Чем помочь?
– Найди мою душу. Пожалуйста, – взмолился парень. – Мне просто надо, чтобы кто-то понял.
Он схватил меня за руку. Ледяная ладонь сомкнулась на культе, и меня пронзило сильной, как электрический разряд, дрожью.
– НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!
Я отдернула руку, поскользнулась на льду и тяжело упала на спину.
Незнакомец навис надо мной тенью на фоне падающих белых лепестков и чернеющего остова моста. Я вцепилась ему в лодыжку и опрокинула на мерзлую землю. Вскочила на ноги и уставилась на него сверху вниз.
Глаза у парня были огромными и сияли, как факел. Я охнула, увидев их цвет. Зеленый. Яркий. Словно бутылочное стекло. Божественно-зеленый.
Решение ударить было абсолютно осознанным. Я могла убежать, если б захотела. Но я не хотела. Я хотела причинить ему боль. На мне были ботинки из дома Джуда. Я не знала, что носы у них подбиты сталью – именно поэтому они так смачно вреза́лись в живот. Я-то думала, это потому, что я такая сильная. В груди расцветало нечто вроде гордости. Я фыркала, горячая кровь бежала сильнее, и меня это радовало.
Сила. Фиолетовые пятна в уголках глаз. Язык, жадно скользящий по губам. И больше никакого холода!
Незнакомца звали Филип Ланкастер. Он оказался сыном известного в Сиэтле программного инженера. Учился в университете Монтаны. А еще у него была параноидальная шизофрения. Я выбила ему коренные зубы с правой стороны. Порвала селезенку. Под конец он не мог даже плакать.
Наконец на меня набросился прежний холод. Я глядела на парня сверху вниз, руки тряслись, а мышцы дергало, будто сквозь них пропускали ток. Кровь на ботинках была столь яркой, что почти светилась.
Интересно, что подумал бы Джуд, увидев меня такой?
Я согнулась пополам, выплескивая из желудка едкую кислоту.
Глава 31
– Он винит тебя не так уж сильно, как ты думаешь, – сообщает доктор Уилсон.
– Филип? – спрашиваю я, вздрагивая при звуках его имени.
Доктор кивает.
– Он знает, что напугал тебя. И снова принимает лекарства.
Воспоминания о той ночи слишком свежи, почти как живые. Когда я нащупываю их разумом, они кажутся холодными, темными и острыми, словно металл, который приходится обшаривать вслепую, пытаясь определить его форму и размеры.
Полагаю, у нас с Филипом кошмары одинаковые, только мучают по-разному.
– Такое простить нельзя, – говорю я. – Я бы не смогла.
– Хочешь послушать, что он мне сказал? – спрашивает доктор Уилсон. – Он сказал, что не всегда сознает, где реальность, а где вымысел. Разум часто его подводит. И в этом он похож на тебя.
– Почему?
– Филипу тоже пришлось несладко. Можно сказать, у него есть свой Пророк. Только в голове.
– Боюсь, Пророк есть у всех, – говорю я. – Хорошо, что мой уже умер.
Доктор Уилсон глядит на меня со странным выражением. Мы стоим на краю пропасти, ради которой он сюда явился – узнать, что происходило в ту полную горького дыма секунду, когда Пророк испустил свой последний вздох.
– Ты часто думаешь про Констанс?
– А что тут думать? – спрашиваю я. – Мне стоило лучше ее беречь. А я не справилась.
– Не следует себя винить, – говорит доктор Уилсон. – Вряд ли можно с полной уверенностью утверждать, что это была исключительно твоя вина.
– По-моему, вы обещали не обсуждать мои чувства? Вот и не будем.
Доктору Уилсону явно хочется возразить, но после секундного размышления он принимается листать свои записи.
– Что побуждает людей совершать убийства? – спрашивает он вдруг.
Я удивленно поднимаю на него взгляд.
– Мне-то откуда знать?
– Просто подумай. Только без шуток.
– Да миллион всяких поводов!
– Например?
Я гляжу на свою стену с цитатами.
– Злость.
– Отлично. А еще?
– Безумие.
– Да, – соглашается доктор. – А еще плотская страсть или месть. Есть убийства ради страховки, есть эвтаназия… Знаешь, как все это называется?
Я пожимаю плечами.
– Мотив, – говорит он. – Если верно определить мотив, легче выяснить, кто убийца. Зачем кому-то убивать Пророка?
– Из мести, наверное.
– Очень хорошо. Он часто мучил людей. Можно добавить их в список подозреваемых, а еще их родню и близких. А как насчет безумия? В Общине за кем-нибудь замечали странное поведение? Душевные расстройства?
– Кроме самого Пророка?
Доктор Уилсон кивает.
Я задумываюсь.
– Тогда моя мать.
– Что у нее была за болезнь?
– Она вроде как… ушла в себя.
– Она ведь помогла тебе сбежать.
– Тем не менее всю мою жизнь она витала мыслями где-то в облаках.
– Похоже, ты обижена?
Я почти смеюсь. Как же объяснить ему, чтобы он понял? Рассказать, как мать сидела в грязи, безучастно глядя на лютики, пока отец стегал меня по голой спине за то, что я посмела стащить у сестры ржаную булочку? Или описать жужжащий звук, который она издала после того, как Вивьен дала мне оплеуху, потому что я отказалась назвать ту матерью? Нет, бесполезно… Никакими словами не выразить, каково это – расти вместе с призраком.
– Знаешь, почему твоя мать была такой? – спрашивает доктор Уилсон.
Я стискиваю зубы.
– Потому что была слабой.
Он снова кивает и достает из портфеля папку из плотной бумаги. Кладет ее, открытую, мне на колени и читает вслух.
ОКРУЖНАЯ БОЛЬНИЦА МИССУЛЫ
