2012 год был для нашей семьи временем, когда вопросы не просто не имели ответов, но каждый из них, казалось, порождал еще больше следующих. Как-то раз я должна была вернуть в библиотеку книги. Мне пришлось войти внутрь здания, поскольку автоматическая ячейка для возврата книг снаружи была неисправна. Я не планировала брать новые. Но когда оказываешься в библиотеке, до соблазнительных полок остается лишь пара шагов, и я улучила минутку, чтобы просмотреть корешки в одной из моих любимых секций.
Взгляд зацепило название одной небольшой книжечки. Может быть, потому, что оно было в форме вопроса, и это был тот самый вопрос, который я вынашивала к тому моменту больше года. Это была книга «Что теперь?» автора Энн Пэтчетт. Я вытащила ее из ряда других и сразу же поняла, что непременно прочту, увидев следующую цитату:
«Что теперь?» – это не только пронизанный паникой вопрос, брошенный в неизвестность. «Что теперь?» может также быть источником нашей радости. Это декларация возможности, обетования, шанса. Этот вопрос признает, что наше будущее открыто, что мы вполне способны на большее, чем кто-то от нас ожидает, что в каждый момент своего развития мы по-прежнему стремимся расти (1).
Книга карманного формата, достаточно небольшая, чтобы можно было прочесть в один присест. В сущности, это расшифровка приветственной речи Энн Пэтчетт, с которой она выступила в колледже Сары Лоуренс. Тогда уже одно ее заглавие вызвало во мне глубокий отклик, поскольку мы с Джоном жили в своем собственном «что теперь?». Он готовился покинуть пост в нашей церкви, который занимал шесть лет (после того как в общей сложности двенадцать лет возглавлял группу молодых христиан), чтобы… Собственно, это всё, что было нам известно. Мы не знали точно, что будет с нами теперь. Мы просили ответов, но вместо них получали стрелочки – и следовали их указаниям. Вот история о том, куда они привели.
* * *
Первой оказалась стрелочка скорби. Не самый мой любимый способ начинать рассказ, но так уж получилось. После того как летом 2011 года скончался отец Джона, мы поняли, что наша жизнь больше никогда не станет прежней. На то имелось множество причин, главной из которых была скорбь Джона. После похорон он практически сразу же вернулся к работе, к заведенному распорядку, к своей привычной, расписанной по часам жизни. Но его душа застыла в печали, и вскоре разногласие между темпом жизни и состоянием внутри начало проявлять себя в форме паники, бессонных ночей и сильного страха. Это было осенью 2011 года. Неназванные нарративы так или иначе дают о себе знать. Если у нас нет сил, чтобы назвать их словами, они будут говорить с помощью наших тел.
Поскольку Джон не мог соответствовать темпу работы, которого требовали обязанности молодежного пастора, подразумевавшие плотное общение с людьми, церковь подарила ему трехмесячный отпуск, чтобы он перевел дух. За это время он не проверял электронную почту, не встречался с учениками, коллегами и родителями подопечных. Он полностью отключился от рабочих обязанностей и даже отложил в сторону смартфон, заменив его стареньким кнопочным телефоном, номер которого знала лишь небольшая группа людей. Мы будем вечно благодарны своей прежней церкви за то, что она подарила Джону это время. Я рассказываю вам эту часть истории только для того, чтобы вы понимали, что проблема состояла не только в уходе с работы. Ему надо было вернуться к жизни. Переход стал для нас медленным, глубоким и повлекшим за собой серьезные последствия.
Другой стрелочкой, по которой мы следовали уже довольно долгое время, еще до того как заболел отец Джона, было желание. Для моего мужа это оказалось на удивление трудно. После многих лет работы с христианской молодежью мы начали замечать те ее составляющие, которые вдыхали в Джона жизнь (взаимоотношения, обучение небольших групп, душевные контакты с учениками, преподавание серьезных жизненных концепций), и те, которые его изнуряли (поездки, интриги, программы, шумиха).
Я пыталась заговаривать с Джоном о его мечтах. Если бы ты мог заниматься чем угодно и где угодно, не думая о доходе, что бы ты делал? Я могла свободно фантазировать о переезде в большой город, о совместном написании книг, о том, как здорово было бы отправиться в годичное путешествие по стране вместе с детьми, а Джон всегда проявлял нерешительность. Даже в наших разговорах он не мог заставить себя пойти на воображаемый риск. Его сознание попросту не позволяло сердцу мечтать.
Логика и ограничения часто встают на пути желания. А страстное желание необходимо для нашего роста.
Важно уметь дать ответ на вопрос – чего ты хочешь на самом деле? Он может пугать. Только когда мы с Джоном начали честно искать ответ на него в присутствии Бога, у нас начало проявляться полное надежды ви́дение будущей деятельности мужа. Однако сбылось оно не так, как мы предполагали.
В месяцы отдыха от работы Джон съездил на духовные курсы в Колорадо-Спрингс. Мы планировали эту поездку довольно давно, не догадываясь о том, что, когда настанет для нее время, Джон будет отчаянно нуждаться в ясности. Мы надеялись, что проведенное на курсах время принесет ему ответы, касающиеся дальнейшей его жизни. То, что случилось в действительности, стало сюрпризом для нас обоих. Бог встретился с Джоном в этот недолгий период, что-то повернул вспять, а что-то пробудил. Это пробуждение явилось не в форме чудесного рассвета или распустившегося бутона. Скорее оно было похоже на летнюю грозу: темные тучи, насыщенный влагой воздух, раскаты грома. Тогда-то мы и узнали, что желание часто живет по соседству со скорбью в душе. Начни разбираться со скорбью – и заодно пробудишь страстное желание.
Вернувшись домой, Джон стал осознавать себя как муж и друг в большей степени, чем когда-либо прежде. Видеть, как этот мужчина приходит в себя, стало одной из величайших привилегий в моей жизни. Это было сильно, сексуально, дышало надеждой и возможностью. Хотя ему еще предстояла длинная дорога к исцелению, теперь он, казалось, обрел свой фокус – не на работе, а на семье; не только для себя, но и для меня.
Он хотел быть полностью доступным как муж и отец – в тех смыслах и отношениях, в которых прежде закрывался. Оглядываясь назад, я вспоминаю, как рассказывала людям в следующие месяцы после его возвращения, что Джон не столько изменился, сколько стал собой в полной мере.
Не забывайте, в то время мы искали некой профессиональной ясности. Мы никак не получали того, чего вроде бы хотели; вместо этого нам вручали то, что было нужно. Мы искали следующего верного шага и представления о том, следует ли Джону остаться на прежней работе в качестве молодежного пастора или перейти к чему-то иному. Вместо этого Бог лишь подбросил нам стрелочку, указывавшую от Джона ко мне, а от меня обратно к нему. Мы хотели знать путь, а Бог показал нам друг друга. Впервые за все время своего брака мы начали взращивать в себе уважительное любопытство к нашим взаимным желаниям. Единственное, что мы знали наверняка, – это то, что мы должны двигаться навстречу друг другу.
И только.
Решение редко бывает самоцелью.
Месяцами мы вели честные разговоры друг с другом, продолжали возносить молитвы в темноте, искать совета у доверенных наставников и друзей. (Подробнее я расскажу об этом в одной из следующих глав.) Настал такой момент, когда стрелочки, наконец, привели к концовке, и мы поняли, что пора уходить от молодежной христианской группы и идти дальше, хоть и не знали, каким будет это самое «дальше».
