Взошло яркое солнце, какое бывает на плато Центральной Азии, и маленький побеленный домик под первыми лучами предстал розовым. Карма ясно различал потоки света, – отражаясь от домика, они падали прямо ему на голову. Нет никаких сомнений: его учитель, тот, кого он так долго искал, живет здесь. И он убежден, что все не обошлось без помощи божеств – они откликнулись на его призыв. Он поднимется в ущелье и пересечет горный кряж, но божества сами перенесли его вниз, к ритоду. Карма признавал, что доставка довольно груба, но приписывал это причинам ему льстящим. Товосы, как он думал, не устояли перед силой его заклинаний, но, предвидя, каким могущественным колдуном он сделается, когда пройдет должное обучение, разгневались при мысли, что станут в конце концов со слугами.
Радуясь славному будущему, Карма не подумал о потере провианта и одежды, унесенных бурным потоком. Всю одежду он с себя сорвал, чтобы походить на Херуку
[91], еще когда читал заклинания перед своей кьилхорой, и теперь уверенно направился к жилищу отшельника в естественном виде.
Когда он уже подходил, вниз, за водой из потока спустился один из учеников отшельника. Трапа чуть не выронил ведро, которое нес, – что за дивное привидение… Тибетский климат сильно отличается от индийского; множество раздетых аскетов (или псевдоаскетов) встречается в Индии, но в Стране снегов, в горах, они довольно редки. Лишь несколько налджорп восприняли эту простую моду, да и живут они довольно далеко от горных перевалов, в тайных пещерах диких гор, – мало кто их видит хоть краем глаза.
– Кто живет в этом ритоде? – спросил Карма.
– Мой учитель, гешес
[92] Тобсгийас, – ответил трапа.
Кандидат в маги не задавал больше вопросов – он узнал все, что ему нужно. Божества привели его к тому самому цавай ламе
[93], которого он искал.
– Скажите ламе, что ческьонги
[94] прислали ему ученика, – произнес обнаженный путешественник.
Совсем сбитый с толку, водонос передал его слова отшельнику; тот велел привести странного посетителя. Лама Тобсгийас – человек начитанный, внук китайского чиновника и тибетки. По отзывам Кармы я решила, что он агностик; выбрал, вероятно, жизнь отшельника, чтобы удовлетворить свое желание учиться и не позволять никому себя беспокоить, а также из аристократической склонности к уединению. Такое часто встречается в Тибете. Но дело в том, что Карма-то немногое ведал о своем гуру. Как мы узнаем из его собственного рассказа, виделись они мало, и подробности, что он рассказал мне – о его родителях и характере, – достались ему от двух других учеников ламы, живших в ритоде.
Располагая свое жилище, кушог Тобсгийас следовал правилу, записанному в буддийских текстах: «Не слишком близко к деревне; не слишком далеко от деревни»; из небольшого окна отшельник видел огромную безлюдную долину, а если пересечь горы, где он устроил себе жилище, окажешься в деревушке, расположенной на расстоянии примерно шести часов пути.
Скит был обставлен с аскетичной простотой, но в нем большая библиотека и несколько прекрасных живописных свитков на стенах, говорящих, что жилище не бедное и не чуждо искусству.
И вот Карма Дордже, высокий атлетически сложенный, одетый только в свои длинные волосы, заплетенные в косы, предстал перед худым, утонченным ученым – любопытная, должно быть, картина. Он приветствовал ламу самым усердным образом и не замедлил еще раз сообщить ему, что к ногам учителя его привели божества. Лама позволил ему рассказать о кьилхоре, о «чудесном потоке» и другие подробности – выслушал не перебивая. Затем, когда Карма еще раз повторил, что божества привели его к «самым ногам», кушог Тобсгийас спокойно заметил: место, куда вода доставила его, довольно далеко от этого жилища. Потом справился, почему он без одежды.
Карма, переполненный сознанием собственной значимости, упомянул о Херуке и о том, что два года провел обнаженным в лесу. Отшельник некоторое время смотрел на него ничего не говоря; потом позвал одного из своих помощников и спокойно проговорил:
– Отведите этого бедного человека на кухню, пусть он сядет к огню и выпьет горячего чая. Найдите также старую меховую накидку и отдайте ему – он два года мерз, – и с этими словами позволил ему уйти.
Карма надел потрепанную пагцу
[95] с радостью. Пылающий огонь и щедро сдобренный маслом горячий чай приятно освежили и восстановили силы после ночного купания. Правда, удовольствие от физических удобств сильно уменьшилось ударом по его гордости. Лама, думал он, не принял его с распростертыми объятиями, как должно принять ученика, столь чудесным образом к нему приведенного. Что ж, он утолит голод и отдохнет, а после объяснит гомчену, кто он такой и чего ждет от него как от учителя.
Но кушог Тобсгийас не предоставил ему возможности заняться объяснениями; казалось, вообще забыл о присутствии новичка в ритоде, хотя, несомненно, дал на его счет указания помощникам, так как оба ученика хорошо его кормили, а место у огня оставалось в его распоряжении.
Шли дни и недели, и Карма стал терять терпение. Кухня, как она ни удобна, показалась ему тюрьмой. Хотел он работать – приносить воду или топливо, – но ученики ламы не позволяли ему покидать дом. Лама решительно приказал: есть и греться у огня – вот все его обязанности. Карма все больше чувствовал неловкость – с ним обращаются как с домашним животным и не желают от него ничего в обмен на еду и тепло. В начале своего пребывания затворник настойчиво просил товарищей напомнить ламе – он ждет с ним встречи. Но тот ничего не хотел слушать, – пусть не смеют беспокоить своего ламу; когда римпош
[96] захочет видеть Карму – сам пошлет за ним.
Через некоторое время вновь прибывший перестал задавать бесполезные вопросы. Единственное его развлечение – наблюдать за появлением ламы на небольшом балконе, где он иногда сидел, или слушать, когда (через долгие промежутки времени) он объяснял философские трактаты своим ученикам или случайным посетителям. Но то лишь редкие проблески – тянулись долгие, ничем не заполненные часы, а он все обдумывал различные обстоятельства, что привели его сюда.
Так прошло чуть больше года. Карма стал впадать в отчаяние: с радостью снес бы самые жестокие испытания, назначенные ему ламой, но это полное забвение поражало его.
Во время первого, и единственного, разговора с отшельником он старательно избегал рассказывать о своем низком происхождении; теперь же стал подозревать, что лама, со своими сверхъестественными способностями, раскрыл его секрет. Именно этим он объяснял, что с ним так обращаются. Может быть, учитель презирает его, считает, что его не стоит учить, и кормит только из жалости. Это каждый день приходило ему в голову и сильно мучило гордого Карму. Все еще убежденный, что его привело к ламе Тобсгийасу чудо и другого гуру не существует для него в целом мире, он и не мыслил предпринимать еще одно путешествие, чтобы разыскать другого мастера; вместо этого ему часто приходило в голову покончить с собой.
