Нетрудно понять, что не все обитатели многочисленных цам кханг и ритодов – святые или мудрецы. Ложное тщеславие и поддельный мистицизм давно проникли в мир тибетских отшельников. Даже на сверкающих снежных горах встречаешь лицемеров. Под маской гомчена, который хвалится познаниями в тайном учении и сверхнормальными способностями, часто скрывается простодушный крестьянин или пастух. Западному человеку кажется, что он дорого платит за материальные преимущества или славу, которой пользуется, – трудна отшельническая жизнь. Но сделку нужно рассматривать не с западной, а с тибетской точки зрения.
Тибетцы – люди сильные и выносливые: холод, сон на земле под открытым небом, одиночество и многое другое, при одном упоминании о чем средний человек на Западе содрогнется, ни в малейшей степени не пугают жителей Тибета. Мало кто из них, даже среди представителей высшего класса, не испытал на себе чего-то подобного во время путешествий или в других обстоятельствах. Предприимчивые клерикальные шарлатаны, часто неграмотные и из бедных семей, не надеющиеся на какое-либо положение в своих монастырях, наслаждаются более благополучной, чем где-либо еще, жизнью в ритодах.
Самые амбициозные действительно налагают на себя невероятно суровые испытания, чтобы снискать репутацию, но через несколько лет, добившись известности, отбрасывают всю строгость. Теперь они поселяются в частном доме, живя на подношения мирян, что позволяет им проводить свои дни с комфортом.
Другие вообще не предпринимают никаких усилий, чтобы привлечь к себе внимание, – просто селятся в хижине или в пещере, удобно расположенной – в нескольких милях от процветающей деревни или пастушьего местообитания. Жизнь здесь поначалу очень трудная, еды не хватает, но тибетцы не спешат, когда речь идет о доверии и преданности по отношению к «пришлому» ламе. Умный и знающий «способы» постепенно добивается успеха. Конечно же он является предсказателем и умеет изгонять демонов, вызывающих болезни. Если случай ему благоприятствует и большая часть его предсказаний сбывается, человек или животное выздоравливает после того, как он изгонит из них злых духов, – больше ничего и не нужно, чтобы обрести блестящие перспективы.
Мне кажется, немногим западным людям понравилась бы жизнь псевдоотшельника на тибетских просторах, но тибетцам она по душе. Обманы такого рода всегда заканчиваются тем, что мошенники попадаются на свой же трюк. Конечно, они не достигают блаженства, как подлинные мистики, но живут свободно и праздно, в уважении, получают достаточно чая, масла и цампа для ежедневных нужд, а хижина или пещера, которую вряд ли назовешь жилищем человека, служит этим невежественным, простоватым жуликам непритязательным кровом. Многие из них обладают совсем не вредным характером и даже чем-то симпатичны. Меня они почти всегда поражали способностями к розыгрышам, и смех, вызываемый их наивными хитростями, смягчал суровость моего приговора.
На Западе часто слышишь: человеку не дано выдерживать одиночество или полную изоляцию длительное время. Считается, что это неизбежно приводит к расстройству мозга и в конце концов – к слабоумию и безумию.
Это, вероятно, истинно для тех индивидуумов, на которых изучались результаты воздействия изолированности: смотрителей маяков; путешественников, выброшенных на необитаемый остров после кораблекрушения; исследователей, потерявшихся в безлюдных районах; преступников в отдаленных тюрьмах и так далее. Но к тибетским отшельникам результаты таких исследований применять нельзя. Отшельники и после десяти, двадцати и более лет, проведенных в диких условиях или цам кханг, далеки от безумия. Можно спорить относительно теорий, изучавшихся ими во время медитаций, но нельзя подвергнуть сомнению их психическое здоровье.
И ничего удивительного – эти люди подготовлены к одиночеству. Прежде чем запереться в цам кханг или поселиться в ритодах, они заполняют свои умы идеями, которые составят им компанию. Более того, не пассивны в своем затворничестве, каким бы длительным оно ни было: их дни заняты методичными духовными тренировками, исследованиями оккультных знаний или медитациями на философские темы; часто они так страстно увлечены многочисленными изысканиями и интроспекциями, что не замечают своего одиночества.
Никогда не слышала, чтобы тибетский отшельник сказал, что даже в самом начале своего затворничества страдал из-за отсутствия общения с людьми. Вообще те, кто попробовал жизнь отшельника, с трудом возвращаются к людям или стремятся получить удовольствие от регулярных социальных контактов.
Кстати, для тех, кто незнаком с этим, уединение, полное одиночество вовсе не лишено очарования. Не передать словами почти весомую сладость чувств, которую испытываешь, открывая дверь цам кханг или глядя вниз с высоты на первый зимний снег, что завалил долину и образовал вокруг скита на многие месяцы непроходимый белый, холодный крепостной вал. Лучше всего можно понять непреодолимое притяжение отшельнической жизни, столь сильное у многих восточных людей, испытав ее самому.
Практики тибетских затворников, закрывшихся в своих цам кханг и ритодах, многочисленны и разнообразны. Не стоит и пытаться составить их полный перечень, – вероятно, никто в мире не знает их все. В тибетской мистической литературе найдешь более или менее подробное описание нескольких практик, но, как правило, очень сдержанное в вопросах, интересующих нас более всего, то есть в раскрытии целей этих практик. Надежные сведения можно получить только у людей, знакомых с традиционным устным преподаванием каждого отдельного упражнения. Особенно следует остерегаться упрощенных интерпретаций: полные версии доступны лишь посвященным, они различны в разных сектах и даже у тех или иных учителей.
Ошибка – представлять всех тибетцев, живущих в уединении – в цам кханг или удаленном от всех жилище, – необыкновенно умными и погруженными в трансцендентальные проблемы. Говорилось уже о поддельных гомченах, сделавших религиозную жизнь своей профессией. Существует и немало искренних простаков, и людей со средними умственными способностями, погружающихся в своем затворничестве в суеверия популярного ламаизма. Многие из них проводят время в уединении, повторяя тысячи и даже миллионы раз одну простую формулу – обычно мантру на санскрите, которую не понимают. Другие твердят тибетские тексты, часто понимая в них не больше, чем в незнакомом тексте на иностранном языке. Самая обычная формула – хорошо известная «Аум мани падме хум»! Под «хорошо известной» имеются в виду слова, которые иностранцы встречают в книгах, но отсюда следует, что они хорошо понимают смысл этих слов.
Миряне-путешественники и даже востоковеды иногда слишком торопятся провозгласить бессмысленным то, что не поняли сразу. Эрудированные авторы и сегодня переводят первое слово этой формулы, «Аум», как обычное «Ах!», а последнее, «хум», – «аминь». В Индии существует обширная литература, посвященная объяснению мистического слова «Аум»: оно имеет экзотерическое, эзотерическое и мистическое значения. Иногда означает индуистскую троицу, состоящую из трех персон, – Брахмы, Вишны и Шивы; иной раз – брахмана, «одного без второго» из адваитской философии. Символизирует Невыразимый Абсолют – последнее слово, которое говорится в мистицизме, после него только молчание. Оно, по мнению Шри Санкарачарья
[136], – «поддержка медитации» или, как говорится в тексте «Мундакопанишад», лук, с помощью которого индивидуальное «я» присоединяется к вселенскому
[137].
