Такие происшествия часто встречаются в тибетских историях, особенно в знаменитых эпических сказаниях о короле Гезаре из Линга. Великий герой создавал свои фантомы, а также фантомы караванов – с палатками, сотнями лошадей, лам, торговцев и слуг, из них каждый играл свою роль. В битвах он образовывал фантомы армий, убивавшие врагов так же успешно, как если бы состояли из настоящих воинов.
Все это на первый взгляд принадлежит царству сказок, и можно смело предположить, что девяносто девять историй из ста – чистый вымысел. Но нельзя отрицать, что подобные случаи все же встречаются, а явления имеют свидетелей. Объяснения им пусть находит сам наблюдатель, коли отказывается принимать предлагаемые тибетцами. Но часто эти тибетские объяснения своей смутно научной формой привлекают любопытных и сами становятся объектами исследований.
Западные путешественники, приближающиеся к тибетской границе и составившие поверхностное представление о народных суевериях, сильно удивляются, услышав необычно рациональные и скептические отзывы о чудесах, что скрывают в умах эти кажущиеся простаки.
Две истории, хорошо известные и знаменитые на весь Тибет, для иллюстрации. Достоверны ли факты в повествовании, нам не важно; нас привлекают в нем объяснения, даваемые чудесам, и дух самой истории.
Однажды ненастным днем торговец путешествовал со своим караваном и ветер унес его шапку. Тибетцы считают, что подобрать в таких обстоятельствах шапку – значит потерпеть неудачу в своем предприятии. Вот купец под воздействием этого суеверия и бросил свой головной убор – шапку из мягкого фетра, с меховым отворотом, который поднимается или опускается на уши в зависимости от погоды. В колючий кустарник занес шапку сильный порыв ветра, ее не разглядеть.
Через несколько недель торговец проезжал мимо этого места и в сумерки заметил едва различимую фигуру, как ему показалось, притаившуюся в зарослях. Не очень-то смелый, он поспешил проехать мимо, а наутро рассказал селянам: мол, видел недалеко от тропы «что-то странное». И другой путешественник отметил на том же месте необычный предмет, – что это такое, не понял, – и тоже рассказал о нем. После этого многие замечали ни в чем не повинную шапку и рассказывали о ней местным жителям. Ну а потом солнце и пыль превратили шапку в еще более причудливый предмет: фетр стал грязного желтовато-коричневого цвета, а мех приобрел сходство с ушами какого-то животного.
Купцов и паломников, останавливавшихся на постой в деревне, предупреждали: на опушке леса «нечто» – ни животное, ни человек – сидит в засаде, надо быть настороже. Кто-то предположил, а не демон ли это нечто, и вскоре предмет, так и не опознанный, возвели в ранг беса.
Прошло несколько месяцев; еще больше людей со страхом бросали взоры на старую шапку, шептались о ней, и вся округа заговорила о «демоне», спрятавшемся в чаще леса. Но однажды случилось так, что несколько прохожих увидели – предмет движется. На следующий день он попытался освободиться из колючек, разросшихся вокруг него, и в конце концов целая компания путников в панике разбежалась, спасая свою жизнь. Шапка стала одушевленной с помощью множества мыслей, сконцентрировавшихся на ней.
Эта история (аутентичность ее подтвердили тибетцы) приводится для примера – вот как сильна концентрация ума, даже если применяется неосознанно и не преследует четкой цели.
Вторую историю можно с полным основанием считать выдуманной каким-нибудь негодным шутником, чтобы рассмешить тех, кто его еще слушает. Но это совсем не так, – никто в Тибете не считает ее смешной или непочтительной. Изложенные факты, как считается, раскрывают самую суть всех культов. Так или иначе, предмет, которому поклонялись, обладал силой, и она возрастала, питаясь коллективной концентрацией мыслей и верой молящихся.
Престарелая мать купца, который каждый год ездил в Индию, просила его привезти ей реликвию из Святой земли
[162]. Купец пообещал, но, занятый деловыми заботами, забыл о своем обещании. Старая женщина, очень этим опечаленная, на следующий год, когда караван сына снова отправился в путь, еще раз попросила его привезти реликвию. И опять купец пообещал выполнить ее просьбу и забыл. Так продолжалось три следующих года. Однако купец все же вспомнил о своем обещании, прежде чем добрался до дому, и сильно забеспокоился – вновь ведь не оправдает ожиданий старой матери. Раздумывая, как помочь делу и исправить свою нерадивость, заметил он на дороге кусок собачьей челюсти, и внезапно его озарила догадка. Выломал зуб из отбеленной ветрами и дождями челюсти, очистил его от земли и завернул в кусок шелка, а вернувшись домой, подарил старую кость матери, заявив, что это самая настоящая реликвия – зуб великого Сарипутры
[163].
Обрадованная женщина с благоговением в сердце положила зуб в шкатулку и поставила ее на алтарь в семейном храме. Каждый день молилась она около него, зажигала лампады и ароматные свечи. Другие верующие тоже молились вместе с ней, и через некоторое время из зуба собаки стал светить луч света – доказательство подлинности реликвии.
Из этой истории родилась известная тибетская народная поговорка:
Что означает: «Если благоговеешь, то и зуб собаки будет светиться».
Снова мы видим, что все тибетские теории сходны по своей сути, о каких бы явлениях ни шла речь. Все они основаны на убеждении в силе ума – единственное логическое объяснение для людей, считающих мир субъективным видением.
Способность становиться невидимым по желанию, которой обладают волшебники в сказаниях всех народов, тибетские оккультисты объясняют способностью прекращать свою умственную деятельность.
В некоторых тибетских легендах рассказывается о материальных средствах, вызывающих невидимость. Среди них дип шинг, встречаемый во многих историях, – мифический лес, где живет странная ворона: прячется в своем гнезде, и человек не видит ни малейшего фрагмента гнезда, ни самой птицы, ни предметов, скрытых в нем или находящихся рядом. Но великие налджорпы и дубчены не нуждаются ни в каких магических средствах, чтобы сделать себя невидимыми.
Из того, что мне удалось понять, следует: знатоки психических тренировок не видят никакого чуда в том, что обывателям кажется волшебным. По их мнению, это не фокусы, а способность не вызывать у окружающих никаких чувств и ощущений. Именно благодаря этой способности чье-либо присутствие не определяется или, по крайней мере, едва заметно глазам того, перед кем оказывается этот человек, не вызывая в наблюдателе никаких ассоциаций и не отпечатываясь в его памяти.
Объяснения, данные мне по этому вопросу, можно описать так. Когда кто-то идет и при этом шумит, жестикулирует, наталкиваясь на людей и на предметы, это вызывает у других множество ощущений, то есть привлекает внимание тех, кто эти ощущения испытывает, и внимание это направляется на вызвавшего их. Если, наоборот, кто-то крадется – двигается незаметно, никого не касаясь, – то вызывает очень немного ощущений; не сильных, почти не привлекающих внимания у тех, кто их испытывает, – следовательно, того, кто их вызвал, не замечают.
