– Чисто, – шепчет она.
Священнослужители монотонно поют молитву, и я чувствую, как кожу моей левой руки сбрызгивают какой-то холодной жидкостью. Я делаю шумный судорожный вдох.
– Это всего лишь святая вода, – шепчет мисс Грейнджер. – Она нужна, чтобы защитить тебя.
Потом они делают то же самое и с моей правой рукой.
Затем мисс Грейнджер, зайдя мне за спину, проводит пальцами по моим лопаткам, потом по позвоночнику, и я чувствую, что покрываюсь гусиной кожей. Но это происходит не только от холода или от прохладной воды, стекающей по моей коже… дело еще и в ее прикосновениях, и уж такое чувство мне в эту минуту точно ни к чему. Мисс Грейнджер красивая женщина, но ведь она еще и мой психолог-консультант. Брызги святой воды холодят мою спину.
Мисс Грейнджер встает прямо передо мной. Я слышу, как подолы одеяний священнослужителей шелестят по блестящему мраморному полу, когда они меняются местами. Я чувствую, как между моими коленями скользит рука, и едва не выпрыгиваю из собственной кожи.
– Это всего лишь я. Не мог бы ты расставить ноги? – Голос мисс Грейнджер звучит успокаивающе. Четырехглавые мышцы моих бедер напрягаются от ее прикосновений.
Я стараюсь не думать о том, что сейчас она совсем близко, о том, что ее теплые пальцы надавливают на мою кожу, но у меня все равно разыгрывается воображение.
Я открываю глаза, надеясь, что вид храма поможет мне подавить чувство, нарастающее внутри, но видя, как она стоит передо мной на коленях, я вдруг замечаю выглядывающую из-под блузки на ее плече черную бретельку от того самого кружевного боди.
Я снова зажмуриваю глаза. Господи, Клэй, только не сейчас. Я пытаюсь думать о чем-нибудь другом – о чем угодно, лишь бы не об этой черной бретельке на ее коже. О теленке, попавшем под ножи жатки. О корове с вспоротым брюхом. О металлическом распятии, покрытом кровью. Об Эли, прижимающей ко рту кошку. Но уже слишком поздно.
В храме воцаряется мертвая тишина. Как будто мы все здесь затаили дыхание.
Священнослужители брызгают святой водой мне на грудь. Я судорожно втягиваю в себя воздух.
– «In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti», – хором произносят они.
Мисс Грейнджер закутывает меня в халат.
– Готово, – говорит она.
Я, уставясь в пол и не поднимая головы, спешу обратно за ширму. Я не могу на нее смотреть. Не могу смотреть ни на кого из них троих. Одеваясь, я усилием воли заставляю свою плоть утихомириться.
Прежде чем выйти из-за ширмы, я делаю несколько глубоких вдохов, а выйдя из-за нее наконец, тут же бросаюсь к выходу. Голова моя идет кругом. Я пытаюсь открыть дверь, но она не открывается.
Сзади ко мне подходит мисс Грейнджер.
– Позволь мне, – говорит она и отодвигает дверной засов.
Я все еще не могу смотреть ей в глаза.
Прохладный, свежий воздух вливается в мои легкие, и я наконец-то чувствую, что снова могу дышать свободно.
– У меня для тебя кое-что есть. – Она протягивает руку, чтобы приколоть к моей куртке золотой крестик.
– Мне он не нужен. – Я пытаюсь отстраниться, но она продолжает сжимать материю.
– Это не то, что ты думаешь. Это видеокамера… записывающее устройство.
– Что-что? – Я с удивлением смотрю на нее сверху вниз.
– Видишь этот крохотный драгоценный камешек в середине? Так вот, это не камешек, а объектив. Тебе надо будет только нажать на верх крестика, и он начнет записывать все, что ты видишь.
– Зачем? Зачем это нужно?
– Приезжай сегодня вечером на Праздник урожая. Надень галстук. Нам необходимо, чтобы ты сделал запись, подтверждающую наличие дьявольских меток на остальных.
– Погодите… если не считать Эли и Тайлера, я понятия не имею, где именно на их телах могут находиться эти метки. Как, по-вашему, я должен это сделать? Ведь это будет не вечеринка с играми в бассейне.
– Мы в тебя верим. – Она прикалывает крестик к моей куртке. – Тебе надо это знать – минувшей ночью перед самым пробуждением Эли прошептала твое имя. Ей приснилось, что ты спас ее. Делай все, что будет нужно, чтобы оказаться рядом с ней. Защитить ее можешь только ты.
Умничка берет меня за руку, и я вздрагиваю.
– Я что, напугала тебя? – Она хихикает.
– Нет… нет, конечно же нет, – запинаясь, бормочу я и выдавливаю из себя улыбку.
– Увидимся вечером, – говорит мисс Грейнджер, а затем вновь поднимается по ступенькам паперти и исчезает за массивными церковными дверьми.
Мы с Умничкой, держась за руки, идем к пикапу. Солнце сейчас кажется мне уже не таким ярким, как прежде, как будто над нами что-то нависло. Нависло над всем миром.
Как будто сегодня – это Судный день.
Глава 19
Невольно я то и дело тереблю темно-синий галстук, который повязал себе на шею, – он душит меня, словно удавка.
Я не наряжался так, как сейчас, уже целую вечность – со дня церемонии прощания с отцом. Мама все время поглядывает на свое отражение в зеркале заднего вида, размазывая коралловую помаду по губам. Сидящая у нее на коленях Умничка считает стежки на подоле своего платья, а Джесс прижалась к окну пассажирской двери, как будто ей хочется отодвинуться от меня как можно дальше.
Наверное, уже в миллионный раз я смотрю вниз, чтобы поправить крестообразную золотую булавку, воткнутую в узел моего галстука. До сих пор в голове не укладывается, что это видеокамера. Я чувствую себя кем-то вроде доморощенного подобия Джеймса Бонда из захолустья.
– Осторожнее! – резко говорит Джесс, когда я по рассеянности проезжаю по обочине и гравий, взлетающий из-под колес, стучит по крылу пикапа.
– Извини, – бормочу я, резко выруливая обратно в свой ряд.
Я пытаюсь заставить себя не придавать этому слишком большого значения, но я потрясен тем, как сегодня выглядит Джесс. Ее платье стало ей немного коротковато из-за того, что она выросла, но она выглядит в нем прелестно. И совершенно нормально. Ее лицо уже не размалевано, она смыла с него всю эту дрянь. И даже удалила с ногтей черный лак, а волосы причесала щеткой и уложила прилично, не оставив и следа от своей обычной прически, напоминавшей крысиное гнездо. У нее всегда были такие красивые волосы, не светлые, как у Умнички и какими они были у меня до того, как потемнели и стали русыми. У Джесс волосы точь-в-точь такого же цвета, как жареные каштаны. Они такие с самого рождения.
Если учесть, сколько всего произошло, я чувствую себя как дурак, даже просто думая о том, как сегодня поведет себя Эли, но все рано не могу избавиться от этих мыслей. Начнет ли она снова разговаривать со мной, раз уж теперь я «один из них»? Неужели это и впрямь произойдет так просто? И как, черт побери, я сумею заснять их дьявольские метки на видео? Если я переусердствую, они что-то заподозрят. А что, если дело обернется еще хуже – если они примут меня в свой круг и попытаются заклеймить? Мисс Грейнджер ничего не говорила мне на этот счет, не объяснила, как себя вести.
