– Останови машину, – говорит она.
Я останавливаюсь перед домом с заколоченными окнами и объявлением на фасадной стороне, гласящем, что он продается за долги.
– Почему? Ведь отсюда до твоей школы еще четыре квартала.
– Вот именно.
Я решаю выразиться прямо:
– Почему. Я. Должен. Высаживать. Тебя. Именно. Тут?
– Ты что, не сечешь? – Она картинно закатывает глаза и, выйдя из машины, с силой хлопает дверью. – Потому что я не желаю, чтобы меня видели с тобой.
– Тогда езди на автобусе! – ору я на нее.
Она сгибается, чтобы посмотреть на меня через открытое окно:
– Я тебя не понимаю. У тебя есть тачка. Через пару дней тебе исполнится восемнадцать. Так что тебе ничего не мешает уехать отсюда.
Я делаю глубокий вздох, напоминая себе, что она всего лишь несмышленый подросток, который нарочно пытается вывести меня из себя.
– Ничего, кроме семьи, о которой я должен заботиться.
– Мы оба знаем, что ты мог бы продать ферму Нили.
Я потрясенно смотрю на нее. Я и понятия не имел, что она об этом знает.
Уголки ее губ приподнимаются в хитрой улыбке:
– Я так и думала. С нами бы все было бы хорошо. Просто у тебя кишка тонка, чтобы взять и уехать. Ты будешь вечно жить с мамочкой, как тот извращенец из «Психо» Хичкока.
– Хорошего дня, Джесс! – кричу я ей через открытое окно. Она показывает мне средний палец, пинает мой пикап, после чего я отъезжаю.
Глава 3
Включив радио и увеличив громкость, я проезжаю полмили до Мидлендской старшей школы. Мне удается настроиться всего лишь на какую-то отстойную радиостанцию из Талсы, передающую софт-рок, но все равно приятно забыться и больше ничего не чувствовать, даже если это длится всего несколько минут.
Я паркую машину в задней части школьной парковки – последним приехал, первым уехал. Вероятно, это многое может сказать о чертах моего характера. А вот Тайлер Нили, наоборот, паркуется в центре первого ряда.
Он самый большой хер с горы в нашей школе, или, по крайней мере, считает, что у него самый большой хер. У него великолепный ретроавтомобиль – красивейший «Мустанг»-66, и надо же, ему надо было обязательно испортить красоту этой модели, нарисовав на кузове ярко-желтые полоски, как у гоночных авто.
Как только я заглушаю двигатель, Тайлер как нарочно оглядывается и смотрит на меня. В другое время я бы отвернулся, сделав вид, что не замечаю его, но он меня пипец как достал. И я нарочно продолжаю смотреть ему прямо в глаза. Если он имел какое-то отношение к тому теленку, то я хочу, чтобы он знал – ему не удалось меня достать.
Бен что-то говорит ему, вероятно, откалывает какую-то идиотскую шутку, и когда Тайлер наконец отворачивается, я выдыхаю воздух, который все это время держал в легких.
Это самая странная компания, какую только можно себе представить.
Бен Гилман хороший парень, порядочный до мозга костей, но он туп как пробка.
Тэмми Перри одна из тех девчонок, которых можно заметить, только если напрячься. Никогда не влипает в неприятности и всегда помалкивает. Скучные серо-желтые прикиды… скучные серо-желтые волосы… скучные серо-желтые веснушки.
Джимми Дуган не такой скучный, но и он не подарок. Готов поклясться, что он боится своей собственной тени. Как-то раз, когда мы учились в пятом классе и во время урока математики к нам в окно залетела птица, он описался, залив мочой все свои штаны.
А еще среди них находится Эли Миллер.
Это сложно объяснить.
Я смотрю, как она идет через всю парковку к машине Тайлера – ноги у нее длинные, от самых ушей. В ней есть нечто особенное, делающее ее не похожей на других, я хочу сказать, что она неизмеримо выше всего этого быдла, а ей это даже невдомек.
Я знаю ее еще с воскресной школы, а, может, вообще с самого моего рождения. Из детства я не помню ничего такого, где бы не было ее. Мы вместе ловили раков на озере Хармон, вместе устраивали черепашьи гонки, вместе катались по округе на велосипедах. Как-то раз мы нашли десять баксов на обочине Шоссе 17 и накупили на заправке Мерритта кучу дешевых леденцов. Пусть это была всего лишь дешевка, но, бросая эти залежалые леденцы на ступеньки парадных крылец домов, мы чувствовали себя Санта-Клаусами, явившимися к людям в середине лета. А еще мы, бывало, говорили друг с другом о том, как спасем мир или хотя бы самих себя.
Я пытаюсь об этом не вспоминать, но все равно не могу не думать о том, как Эли навестила меня в последний раз, сразу после церемонии прощания с моим отцом в похоронном зале. Она села на край моей кровати и за плакала.
«Обещай, что ты меня не забудешь», – прошептала она.
Я до сих пор не понимаю, о чем она тогда толковала и почему плакала. Может быть, так она просто пыталась со мной проститься, а я оказался слишком туп, чтобы это понять. Мне хотелось тогда просто вытереть слезы с ее щек и, быть может, обнять и сказать, что все будет хорошо, но аромат ее кожи, мягкость ее длинных темно-русых волос, прикосновение ее тела к моему оказались для меня непосильным искушением, и я поцеловал Эли в губы. Они были теплыми и влажными от слез. Она вдохнула немного воздуха и, когда я попытался поцеловать ее во второй раз, расплакалась еще сильнее и выбежала из дома. Потом мне хотелось сказать ей, что я тогда был сам не свой от горя, сослаться на временное помутнение рассудка, но правда состояла в том, что я просто ее любил. Думаю, я любил ее всегда. С тех пор она так ни разу со мной и не поговорила.
Тайлер срывает красную трикотажную куртку с капюшоном, завязанную на талии Эли, и хлопает ею по ее заду. Она одаривает его кривой улыбкой, выхватывает куртку обратно и натягивает ее на свои плечи, покрытые бледнеющим загаром. Интересно, замечает ли он вообще, какие у нее плечи – знает ли, что на правом красуется созвездие веснушек. Именно правая рука всегда свисала вниз из открытого окна «Кадиллака» ее матери, когда они ездили по городу, развозя заказчицам косметику марки «Эйвон».
Общее у всей этой компании только одно – все они старшие сыновья и дочери основателей нашего славного Общества охраны старины – тех шести семей, которые приехали сюда вместе и заселили наш округ во время земельной лихорадки 1889 года. Нили, Гилманы, Перри, Миллеры и Дуганы, а также семья вашего покорного слуги – Тейты. Полагаю, для нашего городка это почти то же самое, что семьи принцев крови.
То, что ребята теперь держатся вместе, не казалось бы таким странным, если бы они дружили и прежде, однако это было не так. Но как только умер мой отец, как только они заняли свои места в совете Общества, они вдруг стали неразлучны.
Я бы никогда никому в этом не признался, но иногда я им завидую – завидую их свободе, широким перспективам, которые открывает перед ними будущее. А моя судьба, похоже, была предрешена, когда мой отец отправился на скотоводческое ранчо, неся с собою то распятие.
