И я заставляю себя смотреть.
«Я согрешил… против собственного семени. Я убил его. Я думал, это положит всему этому кошмару конец. Мне казалось, что я смогу оградить тебя, но я ошибался. – Его лицо искажается от боли. – Я по-прежнему это чувствую. А ты чувствуешь? Я должен остановить зло до того, как оно будет рождено. Пожалуйста, прости меня».
Он обхватывает мое горло своими скользкими от крови руками и стискивает его изо всех сил, еще остающихся в теле. Я стараюсь глотнуть воздуха, но не отбиваюсь. Возможно, это безумие или наркотики, но в эти мгновения он ясно осознает, что делает. Знает, что это я, его сын.
«Я взываю к крови», – шепчет он, затем на мои уши обрушивается его жуткий предсмертный хрип, и все его тело обмякает.
Сейчас, в эту минуту, я чувствую, как щеки мои обжигают слезы, но даже не пытаюсь их вытирать.
– В тот вечер он попытался меня убить. Он не боялся погубить свою душу. Он боялся меня. Боялся того, чем я стану, – говорю я, еще крепче сжимая в руке нож и поднося его к горлу быка. Но бык по-прежнему не двигается. Он продолжает стоять передо мной на коленях. Каким-то образом мы с ним связаны во всем этом деле. Мы двое. Это чувство пронизывает меня до мозга гостей. – Что ты пытаешься мне сказать? – спрашиваю я, и мои руки дрожат.
– У него едет крыша, – говорит Бен, и его слова рывком возвращают меня в настоящее.
– Пожалуйста! – кричит Эли. – Мы должны ему помочь!
– Нет. – Тайлер удерживает их. – Оставьте его.
И тут меня осеняет. Вот чего хочет Тайлер. Заставив меня приехать сюда, он отлично понимал, что делает. Он знал, что это тот самый бык из хлева. И хотел, чтобы я психанул на глазах у всех остальных… на глазах у Эли. Но я не доставлю ему такого удовольствия. Не знаю, что они видели, что они слышали, но представление закончено.
Разрезав ножом веревку, я освобождаю быка от сдерживавшей его привязи. Потом встаю и поворачиваюсь к нему спиной. Я знаю, он не причинит мне вреда. Мы с ним договорились. И он, и я видели в своей жизни слишком много крови, и с нас хватит.
Я перелезаю через ограду и сгребаю стопку наличности, сбросив подкову на землю.
– Я беру все это себе, – говорю я, засовывая купюры в карман.
– Но… но ты ведь даже не сел на быка, – запинаясь, бормочет Тайлер.
– Все получит тот, кто сумеет дольше всех продержаться на площадке для родео. Таково было условие пари. – Я втыкаю нож в деревянный столб ограды совсем рядом с его телом и вижу, как у него дергается кадык. – Так что думаю – мой фарт продолжается. И да, вот еще что – можешь не благодарить меня за то, что я спас твою задницу.
Глава 31
К тому времени, когда мы отправляемся обратно в город, на землю уже опускаются сумерки.
Тайлер развозит всех по домам, прежде чем довезти меня обратно до моего пикапа, стоящего на парковке Мидлендской старшей школы. Я вижу, что он хочет мне что-то сказать, но не собираюсь помогать ему сделать это.
Мы останавливаемся на пустой парковке, я выхожу из его машины и уже начинаю закрывать дверь, когда он говорит:
– Этот твой трюк с быком, когда ты заставил его поклониться тебе, – все это лабуда, не значащая ни черта. Для Эли ты просто тупиковая ветвь, не имеющая никаких перспектив. Ты не нужен нам даже в совете.
– У твоего отца на этот счет другое мнение, – отвечаю я, барабаня пальцами по двери машины.
– Мой отец – старый дурак. К тому же в нашем городке не составляет труда найти кровь Тейтов.
– Что ты сказал?
– Ты меня слышал.
Я наклоняюсь и заглядываю в салон:
– Не знаю, на что ты намекаешь, но, если ты приблизишься к Умничке или к Джесс, то клянусь Богом – я убью тебя.
Его физиономия расплывается в самодовольной ухмылке.
– Ты все еще ничего не знаешь, да?
Я протягиваю руку, чтобы схватить его, но он жмет на газ и юзом выезжает с парковки на Мейн-стрит.
Я подхожу к пикапу и проверяю свой телефон. Ни одного звонка или текстового сообщения от мисс Грейнджер. Возможно, получив то, что ей было нужно, она занята приготовлениями к проведению экзорцизма, а может быть, все это существует только в ее голове и представляет собой всего лишь какую-то гребаную фантазию. Я знаю одно – я чувствую себя, как шарик в обшарпанным игровом автомате для пинбола, стоящем в нашем торгово-развлекательном центре. Я мотаюсь туда-сюда, реагируя на все, и, быть может, именно этого они от меня и хотят. Быть может, всем этим я только играю им на руку, а мне это даже невдомек.
Я делаю глубокий вдох, проводя рукой по приборной панели. Это был пикап моего отца, а до него «Форд» принадлежал его отцу. Нет, я не дам этому моему последнему воспоминанию о нем в хлеву разрушить все, что нас связывало. Как говорила Умничка, мы сами выбираем, что хотим помнить, и я делаю правильный выбор, но это вовсе не значит, что я просто закрою на произошедшее глаза. У меня есть вопросы, на которые необходимо найти ответы. Отец всегда говорил мне: в смутные времена ответ – это наша земля.
Я еду домой к пшенице.
Туда, где мне не надо будет думать.
Не надо будет видеть сны.
А надо только вести комбайн.
Глава 32
Луна кругла и красна, как раздувшийся от крови клещ. Я слышу тяжелое дыхание, хруст сжатых и обмолоченных колосков под моими ногами… и песенку. Детскую песенку из далекого прошлого. Она манит меня все дальше и дальше в глубь пшеничного поля, и когда я наконец вижу, откуда исходит этот напев, то застываю на месте, остолбенев. У меня такое чувство, будто мое сердце вот-вот разорвется от переполняющих его страха и благоговейного трепета. Черный бык, тяжело ступая, идет вперед, а на спине его сидит Умничка. Он не брыкается, не встает на дыбы – он ведет себя смирно, как пони. Умничка гладит его по голове, распевая свою песенку-считалку. Ноги ее босы, она одета в белое платьице с прошвами, то самое, которое было на ней во время церемонии прощания с нашим отцом, а волосы распущены, но на голове у нее, над виском, виднеется что-то темное и мокрое. Умничка наклоняется, чтобы обнять шею быка, и тут я вижу, что из горла у него хлещет кровь. Бык шатается, опускается на колени, подогнув передние ноги, и когда Умничка выпрямляется, я вдруг осознаю, что это вовсе не Умничка, а Тайлер.
– Видишь, – с ухмылкой говорит Тайлер, – я тоже смог поставить его на колени.
* * *
Я резко пробуждаюсь и обнаруживаю, что сижу в движущемся комбайне. Я жму на тормоз и проверяю датчики. Мне бы хотелось думать, что я проспал всего несколько минут, но оказывается, что топливный бак комбайна почти пуст. Должно быть, его двигатель работал несколько часов.
Я поспешно выбираюсь из кабины, чтобы оценить ущерб, который нанес урожаю, но оказывается, что я нахожусь все на том же участке поля, с которого начинал. Я не могу этого понять. Я слыхал о лунатизме, то есть хождении во сне, но разве можно во сне вести комбайн? И, судя по всему, я ездил одними и теми же маршрутами по одному и тому же месту словно сумасшедший.
