Идя к дому, я продолжаю прислушиваться, ожидая услышать стук копыт по пшеничному полю. Я понимаю, что это был всего лишь сон, но мне он казался таким реальным. У меня щемит сердце. И это нечто большее, чем тоска… нечто большее, чем ужас… Это чувство приближения чего-то неотвратимого, как будто мою кровь оледенил первый мороз. Потирая ладонями руки пониже плеч в попытке избавиться от мурашек, я вхожу в дом.
Стараясь ступать как можно более бесшумно, я захожу в гостиную и плотнее укрываю маму стеганым лоскутным одеялом. Я вижу, что она только делает вид, будто спит, но сейчас я чувствую себя не в силах разбираться ни с ней… ни с мухами.
Я проверяю, как там Умничка. Она спит, свернувшись калачиком. Ее потасканной, грязной куклы-пупса по-прежнему нигде не видно. Когда я прохожу мимо комнаты Джесс, то вижу, как под ее дверью взад и вперед движется тень, как будто она мерит комнату шагами.
– Джесс? – Я стучу в дверь. Движение прекращается. Я не знаю, что ей сказать. Понятно, что она, вероятно, все еще в расстроенных чувствах из-за того, что произошло во время Праздника урожая. Я все время думаю о том, что надо бы рассказать ей, что случилось с Джимми, но мне не хочется усугублять дело.
– Ты что-то долго не ложишься, – произношу я, потом качаю головой. Глупо было говорить ей это. – Я хочу сказать… Я просто хочу, чтобы ты знала – я всегда готов тебе помочь. Если тебе захочется поговорить, и вообще.
Она не отвечает, но я слышу громкое дыхание, как будто ее лицо прижато прямо к замочной скважине.
Я иду дальше, но потом возвращаюсь.
– Кстати, я хотел отдать тебе вот это. – Я вынимаю из заднего кармана джинсов деньги и наполовину засовываю их ей под дверь. – Здесь сто восемьдесят два бакса. Это тебе на одежду, которую ты хотела купить. И к слову сказать, мне все равно, если ты нарежешь в ней дырок.
Я жду ответа – «спасибо», «да пошел ты», какого угодно, но она только подтягивает купюры к себе. Неожиданно для меня самого это вызывает мою улыбку. Что ж, это уже кое-что.
– Спокойной ночи, Джесс. – Я пячусь от ее двери и иду в собственную комнату.
Я не хочу засыпать, потому что мне не хочется видеть сны, так что я сажусь у окна и начинаю глядеть на пшеницу. Смотрю вниз и вижу, что то же самое делает и Хэмми.
Что бы ни происходило, все это ведет обратно сюда. Я должен завершить последнюю жатву, прежде чем станет поздно.
Грядет первый мороз.
Я это чувствую.
Глава 33
По дороге в школу я в последнюю минуту сворачиваю на Хэммонд-стрит. У меня такое чувство, будто мой «Форд» понял, куда я направляюсь раньше меня самого – в Оукмур. Я паркую машину, не доезжая до него нескольких кварталов, аккурат перед складом-магазином пиломатериалов Миллера и дальше иду пешком. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь узнал, какое у меня там дело.
Перед зданием лечебницы оставлена пара пустых инвалидных кресел. Под деревом стоит медсестра, рядом с ней на траве сидит пациент. Фасад здесь выкрашен в желтый цвет, что должно было бы придавать ему жизнеутверждающий вид, но, надо сказать, впечатление создается такое, будто здание облили мочой. Когда я открываю треснувшую стеклянную дверь, раздается тихий мелодичный звон.
– Я сейчас перезвоню, дорогуша, – говорит миссис Гиффорд. – Мне надо идти, здесь Клэй Тейт, – шепчет она в трубку и кладет ее. – Ты привез с собой свою чудесную сестричку? – спрашивает она, снова надевая на ухо висячий клипс в форме банана и глядя на меня с другой стороны стойки.
– Нет, я только что высадил ее у школы.
– Она для нас как солнечный лучик, – говорит миссис Гиффорд, развернув виноградный леденец «Джолли Рэнчер» и положив его в рот. – Пациенты ее обожают. А с теми неизлечимыми, которые доживают свои дни в хосписе, она просто творит чудеса. Большинству детишек было бы страшно, но только не Умничке. Она держит их за руки и поет эту свою милую песенку. Она наш чудный ангел, помогающий им легко и безболезненно перенестись с этого света на тот.
– Рад это слышать.
Она похлопывает меня по тыльной стороне ладони:
– Чем я могу тебе помочь, дорогуша?
– Я здесь, чтобы узнать насчет мисс Грейнджер…
– Ты хочешь записать на прием Джесс… или свою мать? – Она произносит имя моей сестры и слово «мать», словно это бранные слова.
– Нет… я просто…
– О, прости, с моей стороны это было грубо. Просто я слышала о том, что произошло на Празднике урожая, и… Впрочем, неважно.
– Ничего, я просто…
– Из этого все равно ничего бы не вышло. Эмма больше не ведет прием. Она не была у нас уже несколько месяцев. С тех самых пор, когда провела последний прием Л. Э. У. – Она произносит этот акроним шепотом.
– Вы имеете в виду главу нашей полиции? Шерифа Илая?
– Нет, такому не бывать никогда. Шериф непрошибаем. Я имею в виду Ли Эрика Уиггинса.
– Кого-кого?
– Ли Эрика Уиггинса, – повторяет она. – Я говорю о парнишке со всеми этими ожогами.
Л. Э. У. Эти инициалы были написаны моим отцом на полях семейной Библии… и то и дело встречались в приходно-расходных книгах, которые отец вел для представления в банк. Неужели он давал деньги этому отморозку? За что? За метамфетамин?
– Последний год она принимала его каждую субботу. У них не было абсолютно никаких проблем, но потом что-то произошло. Она вышла из кабинета, где вела прием, с таким видом, будто только что видела призрак. Было похоже, что она ужасно испугалась. У нее было такое же лицо, как и у тебя сейчас, дорогуша, – говорит миссис Гиффорд, пододвигая ко мне пластиковую тарелку, полную леденцов. – Вот, возьми леденчик. Только не виноградный, это мои любимые. А потом она вдруг просит меня показать ей его свидетельство о рождении… и ведет себя так странно. Начинает чесать голову с таким остервенением, что выступает кровь. Я тогда подумала, что она сейчас вызовет шерифа и скажет, что этот парень совершил какое-то преступление, но с тех пор от нее не было ни слуху ни духу. Да, кстати, она что, прислала тебя за своими вещами? Я уже несколько месяцев названиваю ей, чтобы она забрала эту свою коробку.
– Да, именно так, если вы не против. – Я заставляю себя посмотреть ей в глаза. Мне ужасно не по себе из-за того, что приходится вот так лгать, но у меня нет выхода.
– Как я могу быть против, дорогуша? Вот только возьму коробку с ее вещичками из нашей камеры хранения. Ты не мог бы пока отвечать на телефонные звонки? Если кто-нибудь позвонит насчет мистера Пиннера, то он… ну, в общем, умер минувшей ночью. Наверное, на звонок о нем я лучше отвечу сама. Я сейчас – одна нога там, другая здесь.
Я слышу, как подошвы ее туфель поскрипывают, пока она идет по линолеуму, затем звуки затихают, когда она ступает на ковролин, которым покрыт пол в офисах, находящихся в задней части здания. Я тут же обхожу стойку и двигаю мышью по экрану ее компьютера. Обои на нем взяты из сериала «Доктор Куин, женщина-врач». Что ж, логично.
