– Так оно и было… это правда. Я вообще ничего не знал. Должно быть, я заснул.
– А тебе не кажется, что тот факт, что за последнюю неделю два мертвых тела обнаружил именно ты, выглядит ужасно подозрительно?
Я делаю судорожный выдох.
– Что… вы полагаете, что они мне звонили, сообщали, где и когда будут себя убивать, и я являлся туда, чтобы понаблюдать, как они умрут?
– А может быть, ты тот самый человек, который заставлял их себя убивать.
– Я приехала сюда, как только смогла, – говорит Эли, войдя в смотровую. – О, извините. Доктор Перри сказал, что я могу войти.
Я никогда еще так не радовался чьему-либо приходу.
– С Умничкой все в порядке?
– У нее все замечательно. Я съездила к тебе домой, позаботилась о твоей маме, поговорила с Джесс, приготовила Умничке завтрак и отвезла ее в школу. Да, и еще привезла тебе другую одежду, – говорит она, вкладывая полный пакет в мои руки. – Я слышала, что произошло на игровом поле, – добавляет она, обращаясь к шерифу. – Это так ужасно. Бедный Бен. И бедный ты. – И она крепко обнимает меня.
Шериф прочищает горло, но Эли продолжает меня обнимать.
– Когда ты будешь готов поговорить, – произносит он, направляясь к двери, – тебе известно, где меня искать.
Глава 41
Принимая душ и одеваясь, я не тороплюсь. Это классический способ тянуть время, и сейчас он, похоже, срабатывает. Единственный, кто меня ждет, это Эли.
– Выглядишь классно, – говорит она, внимательно осмотрев мой воротник и взяв меня под руку.
На мне одежда, которую для меня выбрала она: брюки цвета хаки, рубашка из шотландки с пуговицами на воротнике, под ней – белая футболка, на ногах кроссовки. Как это странно – то, что Джесс была сегодня у меня в доме. Представить себе не могу, что она должна сейчас думать после того, как увидела запертую дверь Джесс, маму с ее мухами, но отнюдь не это беспокоит меня больше всего. Джимми погиб, Бен тоже, и я могу думать только об одном: кто будет следующей жертвой?
Мы выходим из дома, и я изумляюсь тому, как сейчас темно. Еще даже не полдень, но солнце полностью закрыто густой вязкой массой серых как цемент дождевых туч. Воздух так неподвижен, словно весь мир затаил дыхание. А может быть, его затаил только я.
– Ты можешь отвезти меня к моему пикапу? – спрашиваю я.
– Само собой. – Эли кивает в сторону «Кадиллака» своей матери. – Поехали.
– Надо же, – говорю я, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье, – как же давно я не ездил в этой машине.
– А помнишь, как мы, бывало, ехали на заднем сиденье и выдували в прохожих через соломинки слюну? – спрашивает она, медленно выезжая с парковки.
– Угу. – Вспоминая это, я улыбаюсь. – Твоя мама так на нас сердилась.
И на долю секунды забываю обо всем. Есть только я и Эли и открытая дорога. Но по мере того как мы приближаемся к школе, все вокруг сужается, и я снова начинаю чувствовать, как на меня тяжелой глыбой наваливается реальность.
– Похоже, доступ на школьную парковку закрыт, она по-прежнему огорожена желтой полицейской лентой, – говорит Эли, притормаживая. – Но шериф все еще здесь. Хочешь пойти узнать, не разрешат ли они тебе забрать свой пикап…
– Нет, – слишком поспешно отвечаю я. – Я хочу сказать… Нет. Все в порядке. Я могу подождать.
Эли останавливает машину на обочине улицы, точно напротив здания школы.
– По крайней мере, им хватило порядочности отменить сегодня занятия и приспустить флаг, – говорит Эли. – Джимми не удостоился и этого. И смотри, сколько у забора цветов и плюшевых мишек. Это так печально.
Я пытаюсь не смотреть на игровое поле и стойки ворот, но мой взгляд устремляется туда сам собой, помимо моей воли.
– Я был в будке, когда это случилось, – я кивком указываю на поле. – Всего в пятидесяти футах от Бена. Я мог бы его спасти.
– Нельзя помешать человеку совершить самоубийство, – ровным голосом говорит Эли. – Помнишь моего дядю Рики? Мама и правда смогла спасти его несколько раз, но в конце концов он все-таки добился своего.
– Но что, если это было не простое самоубийство? Что, если шериф прав? Что, если Бена заставил я? И Джимми тоже. Возможно ли, что я заставлял их убивать себя, даже не сознавая того?
– Это исключено. – Она криво улыбается. – Шериф просто пытается вывести тебя из равновесия. Я хорошо знаю тебя, Клэй. Ты бы и мухи не обидел.
– Мы оба знаем, что это не так. – Я прислоняюсь лбом к прохладному стеклу, неотрывно глядя на поле.
– Если ты говоришь о том, что произошло во время того последнего матча после возвращения команды домой, то это не считается. Американский футбол – это жесткий вид спорта, и все это знают. От вас ждут, чтобы вы заваливали друг друга, отбирая мяч… в этом и состоит суть игры.
– Но не таким образом. – Я провожу пальцами левой руки по костяшкам правой. – Я перешел границы дозволенного. Это было чрезмерное применение силы.
– Но такое твое поведение было вполне объяснимо. У тебя ведь только что умер отец, – говорит она, повернувшись ко мне лицом. – Послушай, мне самой почти на каждой тренировке девушек из группы поддержки хочется изо всех сил залепить своими помпонами по физиономии Джули Херрон.
Я улыбаюсь.
– Но ты ведь этого не делаешь.
– И ты тоже, Клэй. Люди иногда совершают ошибки. Но когда я смотрю на тебя, то вижу перед собой того самого мальчика, который, бывало, просил своего отца остановить машину, чтобы он мог помочь лягушке перебраться через дорогу. А еще ты терпишь Дейла, что, практически говоря, означает, что ты просто святой. Если ты не веришь сам себе, то поверь мне. Я знаю тебя всю жизнь, и ты добрый и хороший человек.
– Умничка тоже так говорит.
– Ну, тогда это так и есть. Умничка самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю. И между прочим, по ее словам, она считает, что мы с тобой должны пожениться.
– О, господи. Прости. – Я чувствую, как мои щеки начинают пылать от смущения.
– В основном это объясняется моим умением печь оладьи, но я это переживу.
На поле выходят ребята из бригады технического обслуживания и текущего ремонта, неся огромные стопки нарезанного свежего дерна. Не знаю, почему это меня удивляет. Они собираются срезать дерн, пропитанный кровью Бена, и заменить его чистым… Раз, и все. Как будто ничего и не было.
– В чем дело, Клэй? – Эли тянется к моей руке. Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас ощутить теплоту ее прикосновения, но я отстраняюсь и сжимаю руку в кулак.
– Здесь, в Мидленде, что-то происходит. Что-то такое, чего я не могу объяснить.
– Я тоже это чувствую. – Она откидывается на спинку сиденья и поджимает под себя ноги. – Взять хотя бы Джимми и его странное поведение на Празднике урожая.
