– О чем вы? Не может же быть, чтобы…
– Я уже начинала сомневаться, сможешь ли ты вообще провернуть это дельце. – Она переводит взгляд на Эли. – Ты был упрям с этим твоим комплексом девственника. Но когда она предложила тебе себя на блюдечке, а ты отказался, я поняла, что мне надо сделать. Нужно было заставить тебя поверить в то, что благодаря мне дьявол покинул ее и она снова стала чистой, чтобы ты наконец влил в нее свое дьявольское семя. Расплачиваться за это пришлось этим попам, но дело того стоило. Ну, и как, Клэй, это стоило того, чтобы так долго ждать? Все получилось именно так, как ты и надеялся?
Меня охватывает жгучая ярость.
– И с каких же пор вы являетесь одной из них? – спрашиваю я, оглядывая хлев и пытаясь придумать план спасения.
– В тот день в Мехико я должна была умереть. Но вместо себя принесла ему в жертву своих родителей.
– Вы убили своих родителей?!
– Я их освободила. – Она улыбается мне, и меня захлестывает отвращение. – Тобой было так легко манипулировать, Клэй. Ты так охотно пил мой чай. И выкладывал мне свои самые заветные секреты.
– Значит, сальвию подсыпали вы? – Я оглядываюсь по сторонам в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы использовать как оружие.
– Мне было нужно вывести тебя из равновесия, сделать так, чтобы твою душу охватил раздрай. Особенно после того, как ты своими глазами увидел обряд воскрешения, во время которого Эли вылезла из брюха убитой коровы. Мне было необходимо заставить тебя поверить в то, что это был всего лишь дурной сон. Но думаю, в глубине души ты знал, что это не было сном, не так ли? Эта картина вставала перед тобой снова и снова. Наверное, ты увидел ее и тогда, когда занимался сексом с Эли, да? Уверена, что так оно и было. – И ее губы растягиваются в лукавой улыбке.
– Что вам нужно от меня? Что вам нужно от Эли? – кричу я, загораживая от нее возлюбленную.
– Мы собрались здесь, чтобы узреть рождение нашего господа, – отвечает она, переведя взгляд на живот Эли.
– Но это же невозможно… ведь мы только-только… я хочу сказать… до сегодняшнего вечера Эли оставалась девственницей.
– Значит, вот что волновало тебя больше всего, Клэй? Что она досталась тебе, будучи девственницей? – Мисс Грейнджер картинно закатывает глаза. – Какое мещанство! Но да, Эли блюла себя для тебя, бедная жалкая корова. Неисповедимы пути нашего господа. – Ее улыбка становится еще шире. – Благословенно семя сие! – восклицает она. – Сатана выбрал тебя, чтобы влить в женщину свое семя. А ты выбрал Эли. Это величайшая честь.
Я не хочу, не хочу этому верить, но взглянув на Эли, корчащуюся на помосте для искусственного осеменения, и на собравшихся вокруг нее свидетелей, я понимаю – так оно и есть. Мне необходимо увезти Эли отсюда, доставить ее в больницу, чтобы врачи сделали ей аборт, уничтожив растущее внутри нее чудовище.
Я смотрю на нее, и у меня разрывается сердце. Как я мог быть таким слепцом… таким глупцом? Семя сие, о котором говорилось в пророчестве… все это время оно находилось во мне. Именно поэтому отец и пытался убить меня в тот вечер. Он знал. Он увидел во мне что-то… что-то исполненное зла. Я вспоминаю, как тот бык опустился передо мной на колени. Все это время я считал, будто того золотистого теленка – золотого тельца из пророчества – убил кто-то другой, но, оказывается, это был я сам. Я начал все это. Я привел его сюда.
Эли протягивает ко мне руку, делая мне знак подойти ближе.
Я бессильно опускаюсь на помост рядом с ней.
– Прости меня, прости… Я не знал… не поним…
– Помнишь то пророчество, – бормочет она, преодолевая боль. – Только избранный сможет заботиться о господе. Поскольку ты и есть этот избранный, ты единственный, кто сможет коснуться его… а возможно, и покончить с ним. – И она устремляет взгляд на потолок.
Я смотрю туда, куда смотрит она, и вижу, как в сиянии свечей блестит серебро – распятие, висящее не шее одного из мертвых экзорцистов.
– Я не смогу. – Я начинаю быстро мотать головой, думая о том, что она просит меня сделать.
Она сжимает мое запястье.
– Если ты не сможешь это остановить, мы все умрем. Подумай об Умничке.
Я откидываю с ее лица влажные от пота волосы. Мое горло жжет поднявшаяся из желудка кислота, плечи начинает сводить судорога, но я заставляю себя подавить все это и, подпрыгнув, сдергиваю распятие с шеи мертвого экзорциста.
Стоя над раздутым животом Эли с распятием наготове, я нервно смотрю на окружающую нас толпу зрителей, но никто даже не пытается меня остановить. Они просто продолжают все так же улыбаться.
– Сделай это! – просит Эли.
– Господи, помоги, – шепчу я, дрожа всем телом.
Когда я поднимаю распятие над головой, чтобы пронзить им ребенка, нечто проникает в меня и сжимает мое сердце. Мой разум хочет его убить, но мое тело отказывается повиноваться.
– Я не могу! – кричу я. – Я не могу это сделать!
– Полно, полно, – говорит мисс Грейнджер, кладя руку мне на плечо. – Неужели ты воображаешь, что дьявол позволит тебе встать на его пути? Ты был всего лишь сосудом для его семени.
Объятый неистовой яростью, я резко разворачиваюсь, вонзаю распятие в шею мисс Грейнджер, и ее теплая кровь брызгает на мое лицо.
– Девятая скажет: – «встречай», – детским голоском поет она, рухнув на колени.
– П-погодите. – Я хватаю ее за грудки. – Откуда вы знаете эту песенку? Ведь это песенка-считалка Умнички.
– Благодаря тебе он сейчас явит себя нам, Клэй. Придет за всеми нами. Осталось принести только одну жертву. – И ее взгляд упирается в Эли.
Я смотрю на Эли, но вижу перед собой только одно – как она вылезает из брюха коровы, рассеченного по самой середине. Та церемония воскрешения, второго рождения, происходила на самом деле, она была реальна. Все, все это было реально.
– Если им нужна еще одна жертва, пусть возьмут меня! – молю я. – Возьмите меня вместо нее.
– Ты все еще ничего не понял. – Эти последние слова с булькающим звуком исторгаются из ее горла, пока она оседает на пол.
– Клэй… – Эли корчится на своем ложе из пшеницы. – Он сейчас родится! – истошно вопит она.
Я слышу такой звук, будто нечто ломает кости и разрывает живую плоть, и с ужасом вижу, как из чрева Эли быстро высовывается крошечная ладошка. Эта тварь выскальзывает из ее тела и падает на пшеницу, покрытая кровью и слизью.
Толпа разом вздыхает, когда младенец испускает свой первый вздох, но никто не подходит, чтобы забрать его.
– Разрежь пуповину, но не дотрагивайся до него! – кричит Эли.
Я вырываю распятие из шеи Эммы и перерезаю им пуповину. Младенец гулит. Это мальчик. Я стараюсь не смотреть на него, но чувствую, как исходящая от него сила пытается завлечь меня.
