Маленькая деталь: когда опричники его поджаривали на вертеле на глазах у собравшихся на сочное зрелище москвичей, Бомель успел проклясть царя-отравителя. Крикнул так, что все окрест услышали: «И царь вскоре умрет от яда!»
Грозного это впечатлило до глубины его темной души. Царь не скрывал, что верил в силу чародея, и принял его предсмертное витийство очень озабоченно. Первым делом потребовал от главы Аптекарского приказа Богдана Бельского подыскать нового «медикуса». Им стал Иоанн Ейлоф – голландский анабаптист Джованни Эйлоф. Теперь новый иностранец отвечал за здоровье царя, а заодно и за смерти людей из его окружения. И, никак не скрыть, неважно это делал. Прошло всего несколько лет после проклятия Бомелия, как Грозный подозрительно заболел: весь распух, и внутренности его начали гнить… От царя исходил такой отвратительный запах, что находиться рядом с ним не было сил. Тело покрылось волдырями, ранами и пролежнями. Вызвали в Кремль западных врачей – бесполезно. Привезли шаманов с Севера – тоже пустое, нет Ивану облегчения…
Великий государь разлагался прямо на глазах у своих подданных. Царь был убежден, что так срабатывает «долгоиграющий» яд Бомелия, ведь Елисейка умел убивать по расписанию. Русский кесарь решил поправлять свое здоровье с помощью драгоценных камней-антидотов, как когда-то римские императоры и византийские басилевсы. Вот как рассказывает о посещении сокровищницы Ивана Грозного англичанин Джером Горсей, по одним источникам – купец, по другим – дипломат (скорее всего, просто британский шпион). Великий государь прочитал гостю целую лекцию по геммологии от отравлений:
«Вот прекрасный коралл и прекрасная бирюза, которые вы видите, возьмите их в руку, их природный цвет ярок; а теперь положите их на мою руку. Я отравлен болезнью, вы видите, они показывают свое свойство изменением цвета из чистого в тусклый, они предсказывают мою смерть… Взгляните на эти драгоценные камни. Этот алмаз – самый дорогой из всех и редкостный по происхождению. Я никогда не пленялся им, он укрощает гнев и сластолюбие и сохраняет воздержание и целомудрие; маленькая его частица, стертая в порошок, может отравить в питье не только человека, но даже лошадь».
И еще: «Принесите мой царский жезл, сделанный из рога единорога, с великолепными алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами, другими драгоценными камнями большой стоимости; жезл этот стоил мне семьдесят тысяч марок, я купил его у Давида Говера, доставшего его у богачей из Аугсбурга. Найдите мне несколько пауков…» Он приказал своему лекарю Иоанну Ейлофу обвести на столе круг: пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них умирали. «Слишком поздно, он (то есть жезл) не убережет меня теперь». Так оно и случилось.
Надо сказать, что русский царь-маньяк был далеко не единственным из сильных мира того, кто верил в магическую силу «рога единорога» как антидота. В Средние века считалось, что против ядов успешно действуют змеиные зубы и язык, а также некоторые драгоценные камни, особенно – рубины и алмазы. Считалось, что они меняют цвет, когда находятся рядом с ядами. Волшебными амулетами от отравлений были и чаши из яшмы или горного хрусталя, люди верили, что при контакте с ядом они темнеют. Но ничто, поистине ничто было не сравнимо в восприятии поколений того времени с рогом «инкорна», или «ликорна» – так по-латыни и по-французски называли мифических, никогда не существовавших животных. Ибо рог ликорна считался идеальным антидотом.
Первым, кто упомянул об удивительных способностях единорога, был древнегреческий историк второй половины V – начала IV вв. до н. э. Ктесий, который семнадцать лет отслужил лекарем при персидском дворе. В «Описаниях Индии» он утверждал, что каждый, кто выпьет воды или вина из рога этого животного, никогда не будет подвержен болезням. Дескать, водоем, в котором купался «инкорн», никогда не зацветет и не покроется тиной. Порошок же, соскобленный с его единственного рога, способен спасти от смертоносного яда. Повествование Ктесия о виденных им стремительных «индийских ослах» с одним рогом на лбу (может, прообразом их являлись среднеазиатские степные сайгаки?) было пересказано и великим Аристотелем, основоположником естественных наук, в его «Истории животных».
Не удивительно, что властители Европы соревновались между собой в обладании «рогами единорогов». Особенно изощрялись римские понтифики, ведь в сочинениях христианских писателей это животное фигурировало как символ Благовещения и Боговоплощения, как одна из эмблем Девы Марии.
Люди Средневековья верили, что от одного только прикосновения к «рогу единорога» яд «горячей природы» закипает, а «холодной природы» – начинает дымиться. А сам рог запотевает при приближении к отраве. В сокровищнице папы римского Бонифация VIII хранились четыре «рога единорога». Понтифик Юлий III, живший в XVI веке, не пожалел отдать немецкому торговцу за «рог единорога» 12 тысяч экю – космическую сумму по тем временам! А королева Елизавета I Английская приобрела рог за 10 тысяч фунтов. Считалось, что от частого применения – а «рог единорога» опускали в предположительно отравленный напиток или прикладывали его к подозрительному блюду – антидот сокращается в размерах. Так, во всяком случае, утверждал папа Лев Х из флорентийского семейства, славного наследственным искусством ядов. Впрочем, этого понтифика, в миру – Джованни Медичи, «рог», купленный за год до смерти папы, в 1521 году, вовсе не спас от смертоносного отравления.
По всей Европе процветала торговля чашечками и другими сосудами, как убеждали покупателей лавочники, из этого волшебного рога, можно было подумать, будто на единорогов велась систематическая охота (на самом деле это была заурядная коровья или свиная кость). На одной европейской миниатюре XV века изображён святой Бенедикт, отказывающийся от милостиво подаваемого ему куска хлеба: средневековый читатель, узрев рядом со святым единорога, мог догадаться, что хлеб был отравлен, а святой с помощью Божьей – точнее, единорога-антидота – это угадал. Символично, что фигурку единорога помещали в странах Европы над аптеками. Создавались и многочисленные картины с ним: единорог изображался средневековыми художниками то милым жеребенком миниатюрнее пони, то жуткой бестией, способной сразиться на равных со львом и пропороть живот слону.
К 1600 году в Европе насчитывалось, по крайней мере, двенадцать цельных «рогов единорога». Один из них – московский царский скипетр, захваченный поляками в Смутное время. Как сообщали польские очевидцы – «из цельной кости единорога, осыпанный яхонтами, он затмевал все драгоценности в мире». Литовский офицер Самуил Маскевич в 1614 году сообщал в своих «Дневниках», что полякам за воинскую службу выдали в Москве две или три кости единорога – высокая оценка ратного труда наемников! Адам Жолкевский, один из предводителей польского воинства в дни Смуты, удивился, увидав, какие громадные «рога единорога» нашлись в оккупированной Речью Посполитой Москве. Шляхтич заметил, что цельного рога в других государствах он никогда не видывал, а вот московский царский рог купцы оценивали в 200 000 венгерских золотых дукатов.
Забавно, конечно… Ведь за рог магического «ликорна» принимали чаще всего бивень нарвала, крупного полярного морского животного, называемого еще зубатым китом или морским единорогом. Он попадал в средневековую Европу стараниями северных китобоев – скандинавов, гренландцев, исландцев. Добывали нарвала, ценимого за его жир, и русские поморы, бороздившие арктические просторы на своих плоскодонных «кочах». Тем более что воды Груманта – так русские называли остров Шпицберген – и северные берега острова Новая Земля были давно и прочно освоены беломорскими мореходами.
