Царь размашисто написал на смертном акте суда: «Учинить по приговору». Отправляя Виллима Монса на плаху Петр, на самом деле, приговаривал к смерти самого себя. Как оценивал Екатерину русский француз Никита Вильбоа, бывший шафером на ее бракосочетании с Петром: «Она была женщиной достаточно ловкой и смелой для того, чтобы попытаться быстро и любым способом отделаться от оскорбленного и беспощадного мужа».
Заметки на полях
Когда в XIII веке строили Исаакиевский собор, крупнейший православный храм Санкт-Петербурга, до шестидесяти рабочих погибли от отравления. Как выяснилось, их убили пары ртути, которая использовалась при золочении прекрасных куполов собора преподобного Исаакия Далматского – таково официальное название этого величественного сооружения на берегу Невы.
Сценарий был предсказуемым: в случае скоропостижной смерти супруга она за неимением завещания становилась царицей, согласно действующему закону о престолонаследии. Тем более что у императрицы сохранились в Санкт-Петербурге влиятельные союзники. И первый из них – «Алексашка-вор». Так царь звал своего ближайшего соратника и друга юности Александра Меншикова.
«Рукой вороватой, но верной» считал царь этого небрезгливого собирателя имений, земель, орденов и высоких титулов. Неоднократно уличавшийся в присвоении казенных средств, первый Петербургский генерал-губернатор, благодаря своей харизме и полному отсутствию стыда, выходил сухим там, где карьера другого сановника была бы загублена раз и навсегда. Но не напрасно говорят, как веревочке ни виться, а кончику быть. В том же самом 1724 году, примерно одновременно с любовной интрижкой Екатерины, терпение Петра I лопнуло и в отношении друга юности. За значительные, грубые злоупотребления Меншиков, наконец, лишился своих основных должностей: президента Военной коллегии и генерал-губернатора Санкт-Петербургской губернии.
Контрольная комиссия обнаружила, что он за последнее время прикарманил более миллиона государственных рублей. Не самая значительная сумма по сравнению с прежним казнокрадством «Алексашки-вора», но вот закавыка: прибыль от своих последних махинаций Меншиков, как выяснилось, перевел за границу, в амстердамский банк. А это уже предательство!
«За кордон, пакостник, задумал бежать!» – возмутился Петр и снарядил по Меншикову особо строгое следствие. В его ходе всплыли, как на грех, письма казнокрада Монсу, у которого как у фаворита императрицы изворотливый Меншиков искал заступничества. И – какая трогательная переписка! В своих посланиях Александр Данилович заверял камергера в «вечной дружбе и преданности». Царь взвыл, когда увидел это: «Опять измена!..»
Теперь находившемуся под домашним арестом Меншикову только и оставалось что считать оставшиеся дни на свободе и ждать решения его участи. А на что было рассчитывать хроническому казнокраду? Только на чудеса. Но сами собой они не случаются, их надо подготавливать. Ведь смерть царей зависит не только от степени расположения к ним Господа Бога. Монархи – тоже люди, а значит – ничто человеческое им не чуждо со всеми вытекающими отсюда последствиями. Порой – весьма ядовитыми.
Среди многочисленных апокрифов про Петра I, сочиненных и романовскими летописцами, и сталинскими, особой народной популярностью пользуется история о том, как император, возвращаясь 5 ноября 1724 года на яхте с Ладожского канала, увидел у деревни Лахты севший на мель бот. Царь бросился толкать лодку, спасать гибнущих женщин и детей и в студеной воде Балтики, дескать, заработал пневмонию, в итоге сведшую его в могилу. Эта легенда так же не правдоподобна, как классическая советская байка о Ленине, таскавшем бревно с сотнями рабочих (каждый из пролетариев претендовал на то, что именно он нес деревяшку на пару с вождем) на так называемом коммунистическом субботнике. Дело в том, что, по зафиксированным свидетельствам, уже 27 октября Петр из поездки на канал вернулся в Санкт-Петербург, где и оставался безвылазно.
Гораздо серьезнее другое. По реляциям шевалье де Компредона, французского посланника, последние четыре года своей жизни царь постоянно болел. Вопреки расхожему мнению, Петр не отличался крепким здоровьем. Да, рост его был впечатляющим даже по нынешним меркам: два метра четыре сантиметра. Но первый русский император был худым, тонкокостным и с детства подверженным хроническим простудам. Он рано облысел (бытовала версия о том, что Петр потерял волосы, когда пробовал лечить сифилис лекарствами на базе ртути), страдал судорогами и нервным тиком.
Замечательный русский художник Михаил Шемякин в своей скульптуре, поставленной ныне в Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, изобразил царя гигантом с маленькой, как бильярдный шар, головкой. На мой вопрос, почему художник изобразил Петра именно таким – не соответствующим казенной, привычной «иконописи», – Михаил Шемякин сказал, что он лишь стремился к максимальному физическому сходству.
Глава 63. Разящий букет Талейрана
Много лет спустя после ее гибели османская красавица Нахши-диль превратится из важной политической фигуры на рубеже XVIII и XIX столетий в героиню романтических телесериалов и окололитературных бурлесков XX–XXI веков. В этой метаморфозе – классическая судьба многих удивительных женщин, вошедших в историю. Такова судьба и Жозефины де Богарне! Тем более что в кончине и этой прекрасной уроженки Мартиники, по многим версиям, виноваты яды. Орудием убийства первой супруги Бонапарта стал отравленный букет цветов.
«Единственный правильный принцип – не иметь никаких принципов», – не скрывал своего кредо Шарль Морис де Талейран-Перигор, французский политик, умудрившийся не терять власть при трех разных режимах. Он, не стесняясь, проводил этот циничный антипринцип в жизнь.
…Александр I любил всех женщин, кроме своей жены – так несправедливо считали в европейском высшем свете. А прекрасный пол был всегда без ума от него. Как писала о русском царе влюбленная в него королева Луиза Прусская, одна из умнейших и прекраснейших женщин своей эпохи: «Он великолепно сложен и имеет очень статный вид. Он выглядит, как молодой Геркулес». Об Александре современники сообщали, что у него есть «сильные физические желания, как в разговорах, так и по сонным грезам, которые умножаются по мере частых бесед с хорошенькими женщинами». И это правда. Одно из свидетельств тому – дружба, я выбрал именно это слово, царя с Жозефиной де Богарне.
Они познакомились в сентябре 1808 года в немецком городе Эрфурте, куда Наполеон пригласил Александра на «дипломатическое совещание». Жозефина была женщиной многоопытной и знала толк в мужчинах, но Александр поразил ее с первого взгляда своим, как бы сейчас сказали, высоким классом. Французскую императрицу притягивала мощная энергия, которая исходила от тридцатилетнего северного гиганта, прекрасно образованного и великолепно говорившего по-французски. Жозефина, прошедшая в ее годы – а она была старше Александра на четырнадцать лет – огонь, воду и запоздалые медные трубы, таких породистых мужчин еще не встречала.
Как-то после очередного бала, когда шампанское было уже выпито до дна, все свечи сожжены и утомленные гости начали расходиться, Александр предложил Жозефине проводить ее до спальни. Она находилась на втором этаже дворца, выбранного для встречи двух императоров. Перед самой дверью царь взял руку креолки и трепетно приложил к своему сердцу. Сквозь парадный мундир взволнованная Жозефина почувствовала гулкие, учащенные удары. Словно завороженная, она толкнула дверь, и та неслышно отворилась…
