Что и говорить, Восток – дело тонкое! Массовое применение ядов пришло в Древний Рим с Востока, но всевозможные «приворотные зелья», распространяемые фессалийскими знахарями (вспомним Медею!), пользовались популярностью на италийском «сапожке» еще до походов легионеров в Персию и в Египет.
Плутарх упоминает о Ромуле, одном из братьев – основателей Рима, издавшем закон о том, что «муж имеет право отречься от жены, отравившей своих детей». Впрочем, яды не были для Рима орудием его внешней политики: ведя ожесточенную борьбу с властителями Европы и Азии, латиняне, насколько известно, не прибегали к отравлениям зарубежных соперников. Государство, основанное сыном Марса, считало для себя слишком низким убирать своих врагов ядами. Красноречивый Тит Ливий, историк I века до н. э., написавший «Историю от основания города» в 142 книгах, рассказывает об интереснейшем эпизоде в летописи Вечного города.
Говорится о соперничестве римлян с царем Эпира – государства на северо-западе Греции – Пирром, родственником Александра Македонского. В III веке до н. э. рыжеволосый Пирр с внушительной армией переправился через Адриатическое море и собирался пойти на Рим. И тут лекарь, служивший при дворе Пирра, в 278 году до н. э. неожиданно связался со штабом римского военачальника Гая Фабриция Лусцина и предложил консулу отравить царя Эпира за вознаграждение. Обещал дать Пирру яд вместо лекарства. Если бы такое покушение не получилось, то предусматривался и запасной вариант: сын врача служил при дворе виночерпием и мог бы дать царю эпиротов, от которых римляне потерпели уже несколько ощутимых поражений, отраву во время трапезы…
Соблазнительное предложение обсуждалось в римском сенате, который его с возмущением отверг. Более того: Гай Фабриций Лусцин и Квинт Эмилий Пап, другой консул, послали Пирру гонца и сообщили в письме своему врагу, что его эскулап дважды предатель. Он и нарушил клятву Гиппократа, и изменил присяге монарху. Послание заканчивалось насмешкой, консулы писали, что Пирр, «видимо, не способен судить одновременно и друзей, и врагов». В Риме осознавали, что для престижа и морали города публичное уничтожение недруга с помощью яда стало бы «Пирровой победой», уже вошедшей тогда в историю, то есть – равносильно поражению.
Совсем другое дело – римская великосветская жизнь и нескончаемая борьба за власть на берегах Тибра.
Первый крупный скандал с отравлениями, о котором до нас дошли сведения, относится к 331 году до н. э. История эта не касалась политической верхушки Рима, и тем не менее жертвами оказались некоторые высокопоставленные лица. А началось все с того, что с пугающей частотой римляне стали фиксировать смерти граждан от отравлений, прежде всего – из знатных родов. Следствие благодаря письму от рабыни, поступившему в сенат, выяснило, что преступницами являются матроны из именитых семей.
Существует несколько версий с объяснением этой эпидемии отравлений. Одни историки считали, что действовала своеобразная секта античных феминисток, уничтожавших альфа-самцов римского социума (ведь убивали только мужчин: супругов и любовников!.) Другие летописцы склонялись к мысли, что отравительницы сами стали жертвами неверно дозированных лекарств, прописанных лекарями их супругам и родственникам. Третьи полагали, что знатных матрон куда больше интересовали не перспективы получения наследства, а магические, колдовские опыты…
Заметки на полях
Мифология исторична, а историческая наука ценна тайнописью. Сам язык латинян, объединявший все средиземноморское пространство, выражал отношение римлян к магии. Непосредственно так – maleficia – в древнем Риме назывались темные ритуалы, связанные с жертвоприношениями, некромантией, порчами. А саму магию, в современном понимании колдовство, римляне величали «практикой» или «искусством». Такой подход к «деланию» – еще одно достойное название! – позаимствуют у граждан Рима мастера-алхимики Средневековья.
Доходило до парадоксального. Гай Плиний Старший, писатель-эрудит и римский администратор, погибший при извержении Везувия в I веке н. э. (почему-то он не бежал, сломя голову, от взрыва вулкана, а предпочел задохнуться газами на берегу моря), представил своеобразную позицию в «Естественной истории», крупнейшем энциклопедическом произведении античности в тридцати семи (!) томах. Он осуждал магию и при этом распространялся о пользе амулетов и необходимости изучения животворных трав. Неспроста титанический труд Гая Плиния Старшего активно использовался магами Средневековья в их бестиариях
[26].
Изучение высшей магии было привиллегией исключительно высших слоев римского общества, весьма стратифицированного. Для привилегированных сословий ограничений в магической практике с ее экспериментами не было.
Как бы то ни было, слово veneficium, означающее на латыни и «отравление», и «колдовство», которое впервые прозвучало на судебном процессе, на века отметило большую римскую историю ядов. Наказано было более ста матрон-отравительниц. Двадцать из них приговорили публично выпить ту самую отраву, которую они представляли как «безобидное целебное средство». Первыми были Корнелия и Сергия, упорно стоявшие на том, что они давали своим мужьям не яд, а лекарство. Едва женщины выпили этот «медикамент», как тут же скончались у всех на глазах. Экзекуция была настолько душераздирающей, что надолго защитила Рим от практики массовых отравлений. Однако спустя полтора столетия в Вечном городе вновь вспыхнули страсти, связанные с venena – ядами.
В 180 году до н. э. власти заметили, что резко выросла смертность, вызванная странными обстоятельствами, – люди умирали в результате отравлений. Возникли подозрения о преступном заговоре: ведь значительную часть погибших составляли персоны весьма известные, причастные к политическим кругам. Преторы, высшие судебные лица, начали расследование и вскоре обнаружили виновных. Истинные мотивы преступников история не называет. Возможно, это был результат вакханалий, традицию которых привезли с Востока с сопутствующим ей злоупотреблением магическими снадобьями с наркотическим эффектом. Возможно, в городе действовала хорошо организованная банда злодеев, специализирующихся на применении ядов с целью завладеть чужим добром… С подачи следствия осуждено было около трех тысяч человек. Особо заметных людей среди них не было, за исключением, пожалуй, одной известной персоны.
Ее звали Кварта Гостилия. Она отравила своего мужа, консула Гая Кальпурния Пизона, героя войны в Испании и правителя Лигурии, через два месяца после его очередного избрания. Когда городской префект прислал своих вигилов (полицейских), чтобы арестовать матрону, Гостилия была как неживая, ни на что не реагировала. Она была подавлена, уничтожена: замысел провалился из-за того, что на нее донесла ее собственная семья! А ведь она старалась не для себя – для сына.
Дело в том, что матрона обещала Квинту, своему сыну от первого брака с претором Гнеем Фульвием Флакком: «Всего через два месяца ты станешь консулом». Опрометчивая декларация! Особенно после его недавнего поражения на консульских выборах. Правда, по их результатам Квинт Фульвий Флакк стал суффектом – заместителем при отчиме-консуле. Слабое успокоение: теперь молодому человеку предстояло долго ждать, чтобы или испытать судьбу на следующих выборах, или… Существенная деталь: согласно правилам магистратуры, если консул скоропостижно умирал во время исполнения мандата, на его место садился суффект и исполнял консульские обязанности до новых выборов.
