Легко понять, какое впечатление мог произвести этот фильм на невинного, не склонного к размышлениям подростка шестнадцати лет. Мне кажется, именно тогда я впервые осознал, что в жизни есть что-то кроме денег, секса и футбола, и именно так возник мой многолетний интерес к вопросам метафизики и философской мысли. Я начал жадно читать весь обычный набор источников, от Сократа, Аристотеля и Книги Иова до Спинозы, Кафки и Сартра, от Рассела и Уайтхеда до Витгенштейна, А. Дж. Айера и даже Колина Уилсона, хотя я не понимал почти ничего из того, что они писали (особенно, кстати говоря, Витгенштейна). Но одну вещь я все-таки узнал: что, хотя над великими вопросами в течение очень долгого времени билось множество великих людей, ответов на них мы так и не получили. Только все новые вопросы.
О силе шедевра Бергмана говорит то, что и спустя почти шестьдесят лет этот фильм производит на несколько потрепанного жизнью семидесятипятилетнего человека, приближающегося к закату своей жизни, столь же мощное впечатление, возможно еще более конкретное и живое. В одном из центральных эпизодов фильма Смерть вполне резонно спрашивает Антониуса: «Неужели ты никогда не перестаешь сомневаться?», на что он с чувством отвечает: «Нет, никогда не перестаю». Так же следует поступать и нам. Увлеченный интерес к смерти в сочетании с непрекращающимися сомнениями и поисками смысла жизни пронизывает всю человеческую культуру, но более всего проявляется и обретает формальное выражение во множестве религиозных установлений и опытов, изобретенных человеком. Наука в общем случае находит себе место вне таких философских блужданий. Однако многие ученые, даже не склонные к «религиозным» или особо «философским» воззрениям, видят в стремлении понять и распутать «законы природы», в страсти к познанию того, как устроен мир и из чего он состоит, альтернативный вариант поисков примирения с этими великими вопросами. В какой-то момент своей жизни я понял, что и я принадлежу к их числу и нахожу в науке – по меньшей мере, в физике и математике – некоторый вариант той духовной опоры, в которой, как кажется, нуждаются все. Я в конце концов понял, что точные науки предлагают один из немногих, если не единственный, подход, способный дать заслуживающие доверия ответы на некоторые из великих вопросов.
Некогда естественные науки называли натуральной философией, что подразумевало несколько более широкий охват и более тесные связи с философской и религиозной мыслью, чем мы приписываем им сейчас. Не случайно полное название знаменитых «Начал» Ньютона – «Математические начала натуральной философии». Хотя сам Ньютон придерживался еретических взглядов – он отрицал классические доктрины бессмертия души, существования дьяволов и демонов и поклонения Христу как Богу, которое он считал идолопоклонством, – в своей работе он видел проявление божественного первоначала. Говоря о своих «Началах», он утверждал: «Когда я писал свой трактат о нашей системе <мира>, я имел в виду такие принципы, которые применительно к людям могли бы способствовать вере в Бога, и ничто не может обрадовать меня больше, чем известие о том, что мой труд оказался полезен именно для такой надобности»
[86].
Хотя современный научный метод, выросший из натуральной философии, редко использует подобные размышления, он доказал свою необыкновенную способность к нахождению глубоких и непротиворечивых ответов на многие из наиболее мучительных фундаментальных вопросов о «Вселенной», с незапамятных времен приводивших человека в недоумение. Как развивалась Вселенная, из чего сделаны звезды, откуда взялись все разнообразные животные и растения, почему небо синее, когда произойдет следующее затмение и так далее и тому подобное. Мы понимаем огромное множество аспектов окружающего нас физического мира, причем многие из них понимаем весьма точно и глубоко, и достигли этого понимания без привлечения произвольных или ситуативных доводов, часто характерных для религиозных толкований. Однако многие из глубоких вопросов, касающихся нашей собственной природы, того, кто и что такое человек, наделенный сознанием и способностью к размышлению и рассуждению, остаются без ответа. Мы продолжаем биться над загадками природы разума и сознания, души и личности, любви и ненависти, смысла и цели. Возможно, в конце концов все они будут объяснены срабатыванием нейронов и сложной сетевой динамикой мозга, но, как сказал сто лет назад Дарси Томпсон, я полагаю, что это не так. У нас всегда останутся вопросы – в этом и состоит сущность человеческой природы, – и мы, подобно Антониусу Блоку, никогда не перестанем задавать их, даже несмотря на то, как сильно это удручает и раздражает Смерть. И со всем этим тесно связаны задача и парадокс понимания старения и смертности, а также примирение с той коллективной и индивидуальной тревогой, которую вызывает в нас конечность нашего собственного существования.
II. Рассвет и возвращение к свету
Высказав все это, я хочу теперь вернуться собственно к науке. Я ни в коем случае не рассчитываю дать всеобъемлющий обзор этой довольно-таки мрачной темы, ни с метафизической, ни с научной точки зрения, но хочу связать ее с темами масштабирования и сетевых систем, которые мы развивали в предыдущих главах. Я собираюсь показать, что смерть – как и рост – дает еще один важный пример применимости этого мировоззрения к нахождению новых возможностей решения фундаментальных проблем биологии и биомедицины путем создания численной общетеоретической системы для понимания многих общих характеристик старения и смертности. Кроме того, оно основано на убеждении в том, что только более широкое понимание механики смерти и ее тесных взаимоотношений с жизнью, а также их связи с принципами действия других крупных явлений нашей Вселенной могут помочь нам разобраться в тех тревожных метафизических вопросах, которые не перестают нас преследовать.
В отличие от многих событий жизненного цикла – например, рождения, роста или зрелости, – имеющих преимущественно позитивный образ, со старением и смертью большинство из нас иметь дела не хочет. Как точно заметил Вуди Аллен: «Я не то чтобы боюсь умереть – я просто не хочу при этом присутствовать». Гораздо проще было бы не иметь сознания, подобно животному или растению, и «не присутствовать при этом». Мы тратим огромные деньги на попытки продлить свою жизнь и отсрочить смерть, даже давно став немощными до полного бессилия, а иногда и давно утратив сознание и не будучи самими собой. Только в Соединенных Штатах более 50 млрд долларов в год тратится на различные омолаживающие товары, диеты и медикаменты, от витаминов, трав и пищевых добавок до продуктов питания, гормонов, мазей и тренировочных приспособлений. По общему мнению подавляющего большинства медиков, в том числе Американской медицинской ассоциации, либо ни одно из этих средств не приносит сколько-нибудь заметных доказанных результатов с точки зрения замедления или обращения процесса старения, либо на это способны лишь немногие из них. Сразу оговорюсь, что и сам я не всегда способен устоять перед подобными практиками и послушно принимаю свои витамины, пищевые добавки и, время от времени, другие средства, хоть и воздерживаюсь самым решительным образом от чрезмерных физических упражнений.
