Теперь взглянем на эту историю с точки зрения бактерий, населяющих эту колонию. Даже по прошествии 100 поколений, что соответствует 100 минутам «реального времени» и эквивалентно приблизительно двум тысячам лет «человеческого времени» (если отводить на каждое поколение по 20 лет), жизнь остается прекрасной, пищи имеется сколько угодно, и сообщество бактерий продолжает разрастаться и осваивать свою маленькую вселенную. Даже через 200 поколений кажется, что все идет превосходно, и даже через 235 поколений все выглядит совсем неплохо, хотя некоторые из бактерий, возможно, уже осознали, что их вселенная имеет «границы», и впервые обнаружили, что еды начинает немножко не хватать. Вскоре после этого, после 239 удвоений, когда численность популяции достигает абсурдно огромного значения 1071 (триллиона, возведенного в миллионную степень), положение начинает казаться ужасным уже всем, и действительно, всего через одно поколение приходит конец!
Хотя эта маленькая история не вполне точна в деталях – время удвоения числа бактерий обычно бывает ближе к тридцати минутам, чем к одной, и, что еще важнее, мы не учитывали такие эффекты, как производство токсичных отходов и вызываемое ими умирание клеток, – основной принцип неограниченного экспоненциального роста и его следствия вполне реалистичны. Выше на рисунке приведена иллюстрация кривой роста и жизненного цикла бактериальных колоний, которую можно найти в любом учебнике начального курса экологии. Как вы видите, она описывает ту же самую историю, которую я только что рассказал: быстрый рост, сопровождающийся застоем и крахом. Важнее всего то, что речь идет именно о замкнутой системе, в которой ресурсы, доступные колонии, остаются конечными, как в пробирке, о которой говорилось в моей истории. Именно в такую ситуацию замкнутой системы мы поставили себя на Земле, почти исключительно используя ископаемые виды топлива и не пытаясь сохранить открытую систему, получающую энергию от Солнца. Хотя экспоненциальный рост является ярким свидетельством поразительных достижений нашего биологического вида, в нем заложены зерна нашей потенциальной гибели и предвестники тяжелейших проблем, ожидающих нас в самом ближайшем будущем.
4. Расцвет промышленного города и РОСТ его тревог
Я привел эти несколько провокационные поучительные истории не только в качестве иллюстрации значения и следствий неограниченного экспоненциального роста, но и для подготовки к дальнейшему обсуждению глобальной экологической устойчивости. Их трудно воспринимать иначе, как с антропоцентрической точки зрения, в качестве эпической саги о современном человеке, обреченном на трагическую и сравнительно стремительную гибель, о которой он не подозревает почти так же, как эти бактерии. Можно ли считать эти истории реалистичными метафорами того, что мы сами делали за последние двести лет? Нужно ли нам готовиться к худшему или, по меньшей мере, ограничивать свою расточительность? Или же это просто мифы, басни, обманчивые в своей простоте, а человеку суждено продолжить свой путь к еще более блестящему будущему, в котором его ожидает здоровье, богатство и процветание?
Эти и подобные вопросы породили весьма оживленные и продолжающиеся до сих пор дискуссии, начавшиеся вскоре после того, как промышленная революция запустила механизм экспоненциального роста. Переход от обработки земли и кустарного ручного производства к автоматическим машинам и созданию фабрик для массового производства товаров, технологические нововведения и повышение производительности сельского хозяйства, появление новых процессов химического производства и черной металлургии, увеличение эффективности использования гидроэнергетических ресурсов и все более широкое применение пара, стимулируемое переходом с обновляемых ресурсов древесины на ископаемое угольное топливо, – все эти факторы внесли свой вклад в неизбежную миграцию все большего количества людей из традиционных сельских поселений в быстро растущие городские центры, открывавшие, как считалось, более широкие возможности в поисках работы. Этот процесс с не меньшей интенсивностью продолжается по всему миру и по сей день
[98].
Огромные перемены, принесенные промышленной революцией, породили множество состоятельных промышленных предпринимателей и владельцев заводов, а также возникновение устойчивого и все более влиятельного среднего класса, но участь недавно урбанизированного рабочего класса, будь то на шахтах или на заводах, была ужасной. Вспомним образ Лондона, описанный Диккенсом в «Оливере Твисте»: город, изобилующий преступностью, грязью, болезнями и лишениями, в котором живет в совершенной нищете огромное число рабочих. Городские трущобы, возникшие в результате быстрого роста численности населения и индустриализации, славились своей перенаселенностью, антисанитарией и жалкими условиями жизни.
Таким городом был во многих отношениях Манчестер, центр стремительно развивающейся текстильной промышленности и, следовательно, важный фактор для осуществления британского стремления «править морями», обеспечивающий поставки сырья, в частности хлопка, бывшего подлинным символом промышленной революции. Манчестер стал первым в мире промышленным городом; его население, составлявшее в 1771 г. чуть более 20 тысяч человек, к 1831 г. увеличилось в шесть раз, до 120 тысяч, а к концу XIX в., еще через семьдесят лет, превысило два миллиона. История развития Манчестера стала моделью, которая многократно воспроизводилась – и воспроизводится до сих пор – по всему миру, от Дюссельдорфа и Питтсбурга до Шэньчжэня и Сан-Паулу.
Оглядываясь на мегаполисы прошлого, такие как Лондон и Нью-Йорк, можно заметить, что они имели ту же дурную репутацию, которую получают мегаполисы нынешние, например Мехико, Найроби или Калькутта. Вот как описывались 150 лет назад рабочие манчестерских текстильных фабрик: «ужасная правда заключается в том, что хорошо сложенные мужчины превращаются к сорокалетнему возрасту в непригодных к работе стариков, дети становятся изможденными и искалеченными и тысячи и тысячи их гибнут от чахотки [туберкулеза], не дожив и до шестнадцати лет». Тем не менее, несмотря на беззастенчивую эксплуатацию и ужасные, бесчеловечные условия жизни и работы, эти города стали высокодинамичными, быстро развивающимися многогранными сообществами, открывающими огромные возможности, которые в конце концов превратили многие из них в двигатели мировой экономики. Приблизительно то же самое можно предположить в отношении мегаполисов, возникающих сейчас в Африке, Азии и других частях света. Как пишет американский архитектор и градостроитель Андре Дуани, «в 1860 г. в столичном городе Вашингтоне с населением 60 тысяч человек были неосвещенные улицы и открытые сточные канавы, а по его главным проспектам разгуливали свиньи. Условия жизни в нем были хуже, чем в худшем из наших нынешних городов. Надежда есть».
