Независимо от того, верим ли мы в способность человечества найти инновационное решение проблем производства ядерной энергии, будь то с использованием распада или синтеза, или создания дешевой и надежной солнечной энергетики, способной удовлетворить энергетические потребности 10 миллиардов человек, или же сокращения количества углерода, который мы выбрасываем в атмосферу, – перед нами все равно остается долгосрочная проблема производства энтропии. Одним из недостатков ядерной энергетики является то, что она, как и использование ископаемого топлива, не освобождает нас из плена парадигмы замкнутой системы, в то время как энергетика солнечная обладает тем принципиальным преимуществом, что потенциально может вернуть нас к подлинно устойчивой парадигме открытой системы.
Глава 6. Прелюдия к теории городов
1. Города и компании – это просто огромные организмы?
То, как успешно сетевая теория объясняет законы масштабирования и образует концептуальную основу для количественного рассмотрения самых разных вопросов в широком спектре отраслей биологии, естественно вызывает вопрос о том, нельзя ли распространить эту основу на другие сетевые системы, например, города и компании. На первый взгляд кажется, что у них много общего с организмами и экосистемами. В конце концов, они тоже метаболизируют энергетические и материальные ресурсы, производят отходы, растут, приспосабливаются и развиваются, заболевают и даже могут страдать от чего-то похожего на опухоли и новообразования. Кроме того, они стареют и, если мы говорим о компаниях, почти поголовно рано или поздно умирают. Правда, последнее относится лишь к чрезвычайно немногим из городов, и этой загадкой мы займемся позже.
Многие из нас не задумываясь используют такие выражения, как «метаболизм города», «экология рынка», «ДНК компании» и так далее, как будто бы города и компании – биологические существа. Еще Аристотель то и дело называл город (полис) «естественной», органической автономной сущностью. В более поздние времена возникло влиятельное архитектурное движение под названием «Метаболизм», прямо опирающееся на аналогию с идеей биологической регенерации, порождаемой метаболическими процессами. Представители этого движения считают архитектуру неотъемлемой частью городского планирования и развития, а также постоянно развивающимся процессом и утверждают, что здания с самого начала следует проектировать с учетом будущих изменений. Одним из основателей этого движения был известный японский архитектор Кендзо Танге, удостоенный в 1987 г. Притцкеровской премии, которую считают аналогом Нобелевской премии в архитектуре. Мне, однако, его проекты кажутся удивительно неорганичными: в них преобладают прямые углы, бетон и какая-то бездушность, а не искривленность и мягкость, свойственные живым организмам.
Органический образ городов часто встречается и в литературе. Самый яркий пример такого видения можно найти у Джека Керуака, одного из харизматических основоположников поэзии и прозы битников 1950-х, перу которого принадлежит следующий причудливый образ: «Париж женщина, а вот Лондон независимый мужчина, пыхающий в пабе трубкой»
[104]. Но более всего экология и эволюционная биология внедрились, по крайней мере на уровне концепций и терминологии, если не подлинно научного понимания, в бизнес, особенно в Кремниевой долине. Модное выражение «деловая экосистема» стало стандартным обозначением своего рода дарвинистского принципа выживания наиболее приспособленных на рынке. Его запустил в оборот в 1993 г. Джеймс Мур, работавший тогда на юридическом факультете Гарварда, в статье под названием «Хищники и жертвы: Новая экология конкуренции», получившей в том году премию McKinsey
[105]. В ней выстраивается довольно стандартная экологическая схема, в которой в эволюционной динамике естественного отбора роль животных играют отдельные компании. Подобно большей части традиционных исследований принципов действия компаний, эта работа дает чисто качественное описание и не обладает никакой количественной предсказательной силой. Ее главное достоинство состоит в том, что она подчеркивает роль общественных структур, необходимость системного мышления и неизбежность процессов инноваций, адаптации и эволюции.
Так следует ли считать все эти ссылки на биологические концепции и процессы всего лишь качественными метафорами, подобными вольному употреблению других научных терминов – например, «квантовый скачок» или «импульс», – для описания явлений, которые трудно выразить средствами повседневного языка, или же они действительно отражают нечто более глубокое и более существенное, подразумевая, что города и компании – это и в самом деле всего лишь сильно увеличенные организмы, следующие законам биологии и естественного отбора?
Образы городов, по часовой стрелке начиная сверху: сталь и бетон небоскребов Сан-Паулу в Бразилии; «органический» город Сана в Йемене; слияние города и сельской местности в Мельбурне, Австралия; расточительное расходование энергии в Сиэтле
Такого рода общие размышления занимали меня в 2001–2002 гг., когда я начал вести неформальные беседы с коллегами по Институту Санта-Фе, работавшими в социально-экономических дисциплинах. По счастливой случайности в это время в SFI проводил свой творческий отпуск Сандер ван дер Леу, весьма известный антрополог из Парижского университета, который впоследствии возглавил факультет устойчивости в Университете Аризоны; кроме того, в институте часто бывал Дэвид Лэйн, ранее бывший руководителем экономической программы SFI. Дэвид был известным статистиком, которого работа в SFI побудила переключиться на исследования экономики. Он возглавлял кафедру статистики в Университете Миннесоты, но потом перешел в Университет Модены в Италии и запустил там программу исследований инноваций, особенно в области промышленного производства, жизненно важного для Северной Италии. Название города Модены наверняка знакомо вам по его превосходному бальзамическому уксусу, не говоря уже о том, что именно там выпускаются автомобили «феррари», «ламборгини» и «мазерати». Когда я впервые приехал в Модену, Дэвид познакомил меня с местным уксусом, замечательным эликсиром, который не следует путать с гораздо менее яркой разновидностью, которую многие из нас добавляют теперь в салаты. Однако стоил он гораздо дороже, чем некоторые из самых дорогих вин, какие я когда-либо покупал.
