Это было на заре появления в продаже компьютеров, и компания ICL, так же как IBM в Соединенных Штатах, разрабатывала машины как старомодные, на вакуумных лампах, так и новые, на основе транзисторов; программировали их при помощи ужасных перфокарт Холлерита. Люди моего возраста вспоминают их со своего рода пропитанной кошмарами ностальгией. Несколькими годами позже, когда я учился в магистратуре в Стэнфорде, я страстно возненавидел эти чудовищные перфокарты и занудную процедуру программирования на языках со странными именами, вроде Фортрана и Балгола. Честно говоря, очень жаль, потому что это навсегда отвратило меня от разработки компьютеров и программирования. Хотя и то и другое получалось у меня довольно неплохо и я присутствовал «при начале», и в Стивенидже, и в Кремниевой долине (тогда еще так не называвшейся), мне не хватило прозорливости понять, что компьютеры когда-нибудь пригодятся не только для выполнения сложных вычислений и статистического анализа. Надо думать, именно поэтому я и стал в конце концов ученым с весьма скромным достатком, а не одним из богатых предпринимателей в области информационных технологий, выпускавшихся стэнфордской фабрикой.
Третье из посетивших меня откровений было осознанием сложности и потенциального могущества электрических схем. Всего из нескольких простых элементов (резисторов, конденсаторов, катушек индуктивности и транзисторов), соединенных проводами некоторым замысловатым и сложным, но основанным на простых правилах образом, возникало мощное и «сложное» устройство, способное выполнять в мгновение ока необычайно трудные операции, – то есть электронный компьютер. Так я впервые познакомился с примитивными проявлениями концепций сетей, эмерджентности и сложности, хотя вся эта терминология еще не существовала в явном виде. Когда я начал студенческую жизнь в Кембридже, все это было забыто. Но что-то, видимо, незаметно для меня самого сохранилось в глубинах моего подсознания и вновь всплыло из них сорок лет спустя, когда я начал подозревать, что именно сети образуют фундаментальную систему, позволяющую понять, как работают наши тела, города и компании.
4. Промежуточные итоги и выводы
Это краткое и несколько личное отступление не претендует на роль всеобъемлющего критического рассмотрения или объективного обзора городского планирования и проектирования. Я скорее пытался выделить некоторые из их конкретных характеристик, которые могут подготовить нас к разговору о возможности создания теории городов. Поскольку я не специалист по градостроению, проектированию или архитектуре и не получил никакого формального образования в этих областях, мои наблюдения не могут не быть неполными. Однако из них можно сделать один важный вывод, а именно что программы городского проектирования и реновации – и в частности, почти все вновь созданные распланированные города, например Вашингтон, Канберра, Бразилиа или Исламабад, – в большинстве своем не были очень успешными. Кажется, это мнение разделяет большинство критиков, экспертов, комментаторов и тому подобных специалистов. Вот, например, какие саркастические замечания о Канберре делает в своей книге «Другой конец света» популярный писатель-путешественник Билл Брайсон:
Канберра… Ничего особенного!
Канберра… Зачем дожидаться смерти?
Канберра… Ворота во весь остальной мир!
[114]
Известно, как трудно объективно оценить успешность города. Неясно даже, какие именно характеристики и параметры следует использовать, чтобы понять, насколько удачным или неудачным оказался тот или иной город. Результаты измерения психологических характеристик – счастья, удовлетворенности, качества жизни – с трудом поддаются численному анализу, не говоря уже о моделировании. Тем не менее им явно поддаются более осязаемые характеристики жизни – например уровень дохода, состояние здоровья и интенсивность культурной жизни. Многое из того, что было написано об успешности городов, не выходит за рамки замысловатых рассуждений на основе таких же впечатлений, какие я приводил выше, и, в лучшем случае, интуитивного анализа историй и рассказов, вполне в духе Джейн Джекобс или Льюиса Мамфорда
[115].
Существует множество социологических исследований, основанных на опросах и статистических обзорах, в которых делаются попытки разработать более объективный, «научный» подход. При всей своей давней и славной истории городская социология остается дисциплиной небесспорной и кое в чем на удивление местечковой. Даже Роберт Мозес использовал ее для обоснования своих планов прокладки автострад через традиционно жилые районы. Однако, несмотря на все это, выглядит бесспорным, что все распланированные города оказываются в той или иной степени бездушными и отталкивающими, лишенными жизненной энергии и культурной жизни и в целом бедными общественным духом. Что касается обещаний и рекламной шумихи, обычно сопровождающих создание нового города или крупную программу городского развития, наверное, можно сказать, что они никогда не реализуются в полной мере и во многих случаях могут считаться неудачными.
Однако города обладают поразительной жизнестойкостью и, будучи сложными адаптивными системами, непрерывно развиваются. Например, многие из нас считали Вашингтон «негородом», в который мы ездили только лишь из интереса к истории или патриотических соображений, а также когда нам приходилось иметь дело с федеральным правительством. Он был довольно-таки мертвым местом, бетонными джунглями, над которыми возвышались массивные правительственные здания, источающие жутковатый дух кафкианской бюрократии и странным образом напоминающие старый советский стиль.
Но взгляните на Вашингтон сегодняшний: несмотря на все свои многочисленные проблемы, он превратился в чрезвычайно многогранный и живой город, привлекающий множество энергичных и творческих молодых людей, завороженных его атмосферой активности и общности. В прилегающих к городу окрестностях развилась экономическая деятельность, уже не зависящая от государственных должностей. И правительственные здания как будто по волшебству перестали выглядеть столь угрожающе; их образ смягчило окружающее их обилие превосходных ресторанов и других заведений, переполненных молодежью со всего мира. Вашингтону понадобилось долгое время, чтобы стать «настоящим» городом, местом, которое могло бы понравиться даже Джейн Джекобс. Так что надежда есть.
И это подводит меня к еще одному важному обстоятельству. Раньше в масштабах общей картины мира было, наверное, не так уж важно, будут ли такие новые распланированные, неорганические города, как Вашингтон, Бразилиа или даже Стивенидж, «неудачными» или же они станут восхитительными местами, дающими людям безграничные возможности для полноценной жизни, расширения личных горизонтов и присоединения к энергичным творческим сообществам. Города развиваются, и в них рано или поздно возникает душа, хотя этот процесс может занять немало времени. Кроме того, в не столь отдаленном прошлом в городской среде жила гораздо меньшая доля людей, и распланированных городов тоже было гораздо меньше. Однако в связи с тем, что уровень урбанизации растет экспоненциально – вспомним, что в среднем за ближайшие тридцать лет мы будем каждую неделю создавать на планете по новому городу с населением почти полтора миллиона человек, – эта ситуация изменилась полностью и бесповоротно.
