Первое, о чем меня спросили, когда я попал в заведение, это откуда я. Тут был представлен каждый район. Были уличные банды ГАС и «Один Шанс»/ОШ, обе из Брикстона, SUK («Бомби лохов») из Баттерси, «Пехкэмские Парни», «Пифф-Сити» и «Азиатский вирус». Все враждовали со всеми и принесли всё это дерьмо с собой на зону: «Че, ты из Брикстона?! Я из Пекхэма, ты, чмошник!» Уличные банды в Лондоне определяются территорией; любой, кто живет на этой территории, считается принадлежащим к местной банде, нравится ему это или нет.
У нас было несколько этнических групп — «путешественники»
[30] (помните Брэда Питта в «Большом куше»?) и сомалийцы, но даже они делились по улицам. Сомалийцы из Вуд-Грина и из Кэмдена были непримиримыми врагами. Одним из этих двух лагерей в «Айсисе» (забыл, каким именно) заправлял злобный карлик с наполеоновским комплексом. И был один сомалийский парень, который сел за ограбление бензоколонки после того, как его уволили с работы. Всегда очень вежливый, постоянно всем говорил «пожалуйста» и «спасибо». Как-то он выходил из мечети, к нему подошли кэмденские сомалийцы и спросили, откуда он, и он так наивно ответил: «Из Вуд-Грина». Его отпиздили ногами прямо на глазах у имама.
Но даже если ты сидишь тихо и не высовываешься, у тебя остается главный враг: ты сам. Когда ты проводишь день за днем в камере исключительно в обществе собственных мыслей, с головой начинают происходить странные вещи. Изоляция и паранойя по поводу оставшихся на свободе… Твоя девушка наверняка тебе изменяет! Почему никто не отвечает на письма?! Эти мысли ходят по кругу, и, если ты недостаточно силен, они могут тебя сожрать.
Когда каждый день не отличается от предыдущего, ты становишься практически роботом. Меняется даже восприятие времени. Вместо того чтобы дать ему течь естественным образом, ты начинаешь делить его на отрезки, отсчитывая дни, недели и месяцы до освобождения, мучительно ожидая следующего свидания, следующих новостей с воли или следующего эпизода идиотского ситкома.
Я казался самому себе совершенно бессмысленным существом. После посадки в безумный поезд остановок нет до конца поездки. Я стал ненавидеть в себе все. Я ненавидел себя за то, что не мог нормально произносить звук «л». Я ненавидел свой голос и свое лицо; мне хотелось впиться ногтями в кожу и содрать с себя щеки, нос и веки, кусок за куском, как в фильме «Полтергейст», чтобы в конце концов остался только окровавленный череп. Я хотел покончить с собой. Мир был все равно перенаселен, так что все бы только сказали мне спасибо. В моем существовании не было никакого смысла — как и в жизни вообще. Я был хуже навозного жука. Они по крайней мере приносят пользу экосистеме. А что мог предложить я?
Я был не одинок в своих мыслях. В тот год, когда я был на зоне, количество самоубийств среди заключенных выросло на 67 %. В 2013–2014 годах покончили с собой 125 мужчин и женщин. Так что дело было не в том, что я тряпка, — на зоне действительно было очень-очень плохо.
А еще оставалась Рита. Как бы я ни пытался о ней не думать, она постоянно пролезала в мое сознание. Я вбил себе в голову идею о том, что возможно, ну вдруг, когда я выйду, она никуда не денется и у меня будет еще один шанс. Это было совершенно идиотское предположение: красивые девушки вроде нее недолго остаются одни — но, когда ты оказываешься в ситуации с совершенно неопределенным будущим, когда ты не знаешь, возьмет ли тебя кто-нибудь на работу и что будет с твоей семьей, ты цепляешься за что-нибудь, за что угодно. Я не мог идти дальше — я вообще не мог никуда идти. На зоне нет никаких девушек! По крайней мере таких, которых можно сводить в дорогой итальянский ресторан. Я не очень интересовался здоровыми черными парнями в татухах или блондинами с редкими зубами и кличками вроде Джэмз или Дибо. Я сходил с ума.
«Путешественники» были по большей части совершенно нормальными парнями и занимались контрабандой наркотиков. Да, разумеется, на зоне есть наркотики. Было бы странно запереть вместе толпу правонарушителей и думать, что они не будут пытаться кайфануть, — для этого надо быть полным идиотом. Цены за решеткой существенно отличаются: пятьдесят фунтов за грамм гашиша, в котором будет 0,7 или 0,8 грамма, если повезет, — но бизнес от этого только выгоднее. Заплатить за покупку можно было, попросив своих друзей на свободе перечислить деньги на тюремный счет дилера — или покупая для него хавчик в столовой, пока не выплатишь долг.
Наркотики попадают на зону обычно во время свиданий. Твоя девушка прячет их во рту, вы сливаетесь в жарком поцелуе и обмениваетесь не только слюной. А если хочешь придумать что-нибудь посложнее — тебе надо как-то договориться с вертухаем.
«Обычно мы узнавали об этом из сообщения другого заключенного, которому ничего не досталось, — рассказывал мне бывший начальник „Айсиса“, когда я уже был на свободе. — Я старался добиваться их осуждения, а не просто спокойного увольнения, как это бывает, потому что обязательно будет скандал в прессе. Так что мы проводили спецоперации и обыскивали их на парковке. Но если они видели полицейскую машину или собаку, то могли испугаться и взять больничный. Короче, все надо было сделать тихо, нам нужен был арест, иначе сотрудники наоставляют отпечатки пальцев и испортят вещественные доказательства».
Как-то этим парням удалось пронести много МДМА, и они стали раздавать его всем. Наш корпус преобразился. Это было похоже на вечеринку в «Фабрике»
[31]: в каждой камере были чуваки с голым торсом и глазами размером с блюдце, они прыгали по койкам и размахивали майками под музыку с диска «Ибица: классика транса». Вертухаи поняли, что произошло, но не могли ничего сделать: на организацию массовой сдачи анализа мочи не было времени, а МДМА выводится из организма через три дня. Дольше всего выводится трава — около четырех недель. Нас заставляли писать в пробирку раз в несколько месяцев, но особо никого так и не поймали, потому что косяк на зоне — это просто сигарета с ароматизатором; чтобы тебя поймали, надо было курить не переставая, ну или тебе должно было крупно не повезти. Но все равно — каждый раз, когда я выкуривал косяк с сокамерниками, то так боялся спалиться, что еще месяц выпивал по вечерам чуть ли не ведро воды, чтобы моча была чистой.
Времени для чтения было полно. Поскольку «Айсис» был учреждением для малолетних правонарушителей, я боялся, что придется выбирать между «Очень голодной гусеницей» и «Хортон слышит кошек»
[32], но оказалось, что там вполне приличная библиотека. Был даже отдел с изданиями вроде «Дневник стриптизерши» — я заметил, что в «интересных» местах иногда были вырваны страницы.
