Пусть, например, подобным же образом исследуется притяжение или схождение тел. Наиболее замечательный указующий пример для его форм есть магнит. Противоположная же притяжению природа есть отсутствие Притяжения, хотя бы и между подобными. Так, железо не притягивает железо, подобно тому, как свинец не притягивает свинец, дерево – дерево, вода – воду. Скрытый же пример есть магнит, оснащенный железом, или, лучше сказать, железо, оснащенное магнитом. Ибо в природе так обстоит, что оснащенный магнит притягивает железо на расстоянии не сильнее, чем неоснащенный магнит. Но если железо приближается настолько, что прикасается к железу неоснащенного магнита, то оснащенный магнит выдерживает много бóльший груз железа, чем магнит простой и неоснащенный, вследствие подобия вещества железа в отношении к железу. Это действие было совершенно скрытым и потаенным в железе, пока не был приложен магнит. Итак, очевидно, что форума схождения есть нечто такое, что в магните жизненно и сильно, а в железе – слабо и скрыто. Замечено также, что небольшие деревянные стрелы без железного наконечника, выброшенные из больших орудий, проникают глубже в деревянный материал (как, например, борта кораблей и тому подобное), чем те же самые стрелы, снабженные железным острием, вследствие подобия вещества одного дерева с другим, хотя это было ранее в дереве скрыто. Точно так же, хотя в цельных телах и не видно, чтобы воздух притягивал воздух, а вода – воду, однако пузырь, приближенный к другому пузырю, разлагает его легче, чем если бы этот другой пузырь отсутствовал: происходит это вследствие стремления к схождению воды с водой и воздуха с воздухом. Скрытые примеры этого рода (которые, как сказано, имеют величайшее применение) более всего обнаруживаются в малых и тонких частях тела, ибо большие массы вещей следуют за более общими формами, как это будет показано в своем месте.
XXVI
На пятое место среди Преимущественных Примеров мы поставим Строящие Примеры, которые мы также называем Примерами связки. Это те примеры, которые строят один вид исследуемой природы, как бы ее Меньшую форму. Ибо если Законные формы (которые всегда обращены к исследуемым природам) скрыты в глубине и нелегко открываются, то дело и слабость человеческого разума требуют тщательно рассмотреть, не пренебрегая ими, частные формы, которые объединяют некоторые примеры (но отнюдь не все) в каком-либо общем понятии. Ибо что бы ни соединяло природу, пусть и не совершенными способами, расстилает дорогу к нахождению форм; так что примеры, пригодные для этого, не ничтожны своей силой, но имеют известное преимущество.
Однако здесь должно тщательно остерегаться того, чтобы человеческий разум, открыв многие из этих частных форм и установив отсюда части и разделения исследуемой природы, не успокоился на этом совершенно и не упустил приступить к подобающему открытию большой формы, чтобы он, придя к предубеждению, что природа в самых корнях своих многообразна и разделена, не отверг дальнейшее объединение природы как вещь излишней тонкости и склоняющуюся к чистой отвлеченности.
Например, пусть исследуется память или то, что возбуждает память и помогает ей. Строящие Примеры здесь порядок или распределение, которые явно помогают памяти, подобно местам в искусственной памяти
134, которые могут быть или местами в собственном смысле, как, например, дверь, угол, окно и тому подобное, или близкими и знакомыми лицами, или чем угодно (лишь бы они были расположены в порядке), как, например, животные, травы; также и слова, буквы, исторические лица и другое; некоторые из них, конечно, более пригодны и удобны, другие – менее. Места этого рода значительно помогают памяти и возносят ее высоко над естественными силами. Также и стихи легче удерживаются и заучиваются на память, чем проза. Из этой связки трех примеров, а именно: порядка, мест искусственной памяти и стихов – строится один вид помощи для Памяти. Этот вид правильно было бы назвать Отсечением Бесконечности. Ибо если кто пытается что-либо вспомнить или вызвать в памяти, не имея предварительного понятия или восприятия того, чтó он ищет, – он ищет, бегая туда и сюда как бы в бесконечности. А если кто имеет точное предварительное понятие, он тотчас отсекает бесконечность, и память движется в более тесном кругу. В трех примерах, которые упомянуты выше, предварительное понятие очевидно и несомненно. А именно: в первом должно быть нечто, согласующееся с порядком; во втором должен быть образ, который имел бы известное соотношение или сходство с теми определенными местами; в третьем должны быть слова, которые складываются в стих; и так отсекается бесконечность. Другие же примеры дадут такой другой вид: все, что заставляет мыслимое воздействовать на чувство (этот способ преимущественно и применяется в искусственной памяти), помогает Памяти. Другие примеры дадут такой другой вид: то, что вызывает впечатление посредством сильного волнения, т. е. возбуждая страх, восхищение, стыд, веселье, помогает Памяти. Другие примеры дадут такой другой вид: то, что запечатлевается в чистом и менее занятом до того или после того уме, – как, например, то, что заучивается в детстве, или то, что обдумывается перед сном, а также и вещи, которые случаются впервые, – более удерживается в памяти. Другие примеры дадут такой другой вид: многочисленность сопутствующих обстоятельств или опор помогает памяти, как, например, писание по частям без непрерывности, чтение или произнесение вслух. И наконец другие примеры дадут такой другой вид: то, что ожидается и возбуждает внимание, лучше удерживается, чем мимолетное. Поэтому, если перечтешь какое-либо писание двадцать раз, то не так легко выучить его на память, как если перечтешь десять раз, пробуя при этом сказать наизусть и заглядывая в книгу, когда памяти не хватает. Так, есть как бы шесть Меньших форм того, что помогает памяти. А именно: отсечение бесконечности; выведение мыслимого к чувственному; впечатление во время сильного волнения; впечатление в чистом уме; многочисленность опор; предварительное ожидание.
Подобным же образом пусть, например, исследуется природа Вкуса. Строящие примеры здесь таковы: те, кто не имеет обоняния и по природе лишен этого чувства, не воспринимают или не различают вкусом гнилой или тухлой пищи, равно как и приправленной чесноком или розами и тому подобным. Также и те, у кого ноздри заложены приступом насморка, не различают гнилого или тухлого, или окропленного розовой водой. А если страдающие насморком, в ту же минуту, когда к ним в рот или к нёбу попадет что-либо гнилое или пахучее, сильно высморкаются, то получат явное восприятие гнилого или пахучего. Эти примеры дают и строят следующий вид или, лучше сказать, часть вкуса: чувство вкуса есть, в частности, не что другое, как внутреннее обоняние, проходящее и спускающееся через верхние проходы ноздрей в рот и к нёбу. Напротив того, соленое и сладкое, и острое и кислое, и терпкое и горькое и тому подобное – все это, повторяю, те, у кого обоняние отсутствует или заглушено, чувствуют так же, как и всякий другой. Отсюда и явствует, что вкус есть некое чувство, сложенное из внутреннего обоняния и некоего утонченного осязания. Но об этом здесь не место говорить.
