Но где же живет этот страшный вирус? Поскольку зеленые мартышки, прибывшие в лабораторию в Германии, сами болели и умирали, они не могли считаться его природными резервуарами. Тогда какое животное является его хозяином? В свое время под подозрение подпадали летучие и обычные мыши, крокодилы, крысы и даже насекомые. Сейчас уже установлено, что природным носителем этого патогена являются те же самые летучие мыши, что и Эболы. Вирус Марбург был обнаружен в организме абсолютно здоровых летучих мышей и нескольких больных обезьян. Но большая часть из 452 людей, официально заболевших этим видом лихорадки, заразились во время спуска в пещеры или рудники, где обитают летучие мыши. Возможно, люди царапались об острые скалы с остатками помета (гуано) и заражались таким образом? В отличие от Эболы, которая распространена в джунглях Центральной и Западной Африки, вирус Марбург встречается на открытых пустынных территориях и в скальных пещерах Восточной и Центральной Африки. Никто не знает, почему две эти столь похожие инфекции распространены на разных территориях и существенно различаются по способу инфицирования. На данный момент риску заразиться смертоносным марбургским вирусом подвержены в основном туристы, посещающие, например, Китум или другие популярные пещеры и рудники, где проживают колонии летучих мышей.
* * *
Последним из трех страшных и чрезвычайно опасных африканских патогенов, вызывающих геморрагическую лихорадку, является западноафриканский вирус Ласса.
Приезжая в Гвинею-Бисау для проведения испытаний нашей тестовой вакцины против ВИЧ, я почти всегда останавливался у моего коллеги, профессора Петера Обю из государственного Института сывороток. Он постоянно перемещался между Бисау и Копенгагеном и жил на два города с 1978 года, когда основал в одном из районов африканской республики научную станцию «Бандим хелс проджект» для исследования детской смертности. Несколько строений, выделенных Петеру под его проект, располагались в квартале с песчаными улочками и были рассчитаны на одновременное проживание десяти датских студентов, участвовавших в исследованиях. Однажды я остановился там вместе с ученым-вирусологом Лассе Виннером из моей лаборатории. Мы должны были подготовить экспериментальную часть испытания вакцины против ВИЧ. Во время нашего пребывания в кампус повадилась приходить гигантская гамбийская крыса размером со взрослую кошку. Как-то приятным теплым вечером практически в полной темноте студенты собрались за пивом и завели разговор об этом животном. Лунного света хватало ровно на то, чтобы взять себе пиво, беседовать приходилось с темными силуэтами. Там были почти все студенты и мы с Лассе. Собравшиеся поделились на два лагеря – защитники и противники несчастного грязно-белого кота, завоевавшего любовь нескольких девушек, которые регулярно кормили его и поили молоком.
– По-моему, те, кто приучил его сюда приходить, пусть и заботятся о нем дальше, – сказал один из противников.
– Но он такой миляга, ему явно пришлось несладко. Смотрите, какой он щупленький. Мы вполне могли бы заботиться о нем все вместе! – возразила одна из девушек, подпавших под кошачье обаяние.
– Да, мелкий и облезлый, возможно, больной, – заметил я. И тут из кустов вылез этот замухрышка, словно почувствовав, что о нем говорят. Любители домашних животных тут же принялись его тискать.
– Вообще-то он может приносить нам пользу – например, ловить мышей и прочую живность. Возможно, ему даже удастся напугать крысу, повадившуюся к нам ходить, – заметил еще кто-то из лагеря кошачьих сторонников.
Последняя фраза больше напоминала иронию – даже африканцы, помогавшие нам с хозяйством, боялись крысу. Вообще говоря, она пугала всех, а больше всего несчастного кота, похожего на обтянутый кожей скелет. Я-то больше всего опасался инфекций, которые она может переносить, особенно лихорадки Ласса, от которой запросто можно помереть. В нашем районе страны как раз гуляло это заболевание, а патоген, который его вызывает, встречается у нескольких видов западноафриканских грызунов. Особенно отличились в этом смысле многососковые крысы, но и другие, такие как, например, гигантские гамбийские крысы, которые являются естественными хозяевами для вируса Ласса. Они любят околачиваться неподалеку от человеческого жилища и часто проникают внутрь, где ищут еду. Вот и эта особь поселилась где-то по соседству с нашим кампусом, и многие проявляли беспокойство по этому поводу.
Честно говоря, я думал, что история с крысой несколько преувеличена, до тех пор пока той же ночью не вышел справить малую нужду и не наткнулся на этого монстра прямо в домике, где находились наши с Лассе спальни. На самом деле я проснулся от страшного грохота, когда эта зверюга что-то уронила. По дороге в туалет в коридоре я увидел, как она абсолютно бесстрашно прошагала мимо, попав в световой конус от фонарика, и как ни в чем не бывало свернула в спальню Лассе. Ну и шельма, будь она неладна! Я наконец-то понял, почему из-за этой крысы было столько разговоров. Должен признаться, я и сам не на шутку перепугался и, повинуясь инстинкту самосохранения, ногой прикрыл дверь в комнату, оставив товарища с ней наедине. Зажав карманный фонарик между зубами, я сонно перемещался между бочками с водой, обсиженными тараканами, при тусклом свете месяца, струящемся из окна. На обратном пути я все-таки приоткрыл дверь, чтобы чудовище могло выйти. Конечно, мне надо было разбудить коллегу и рассказать ему о крысе, но я не подумал об этом в миг охватившего меня ужаса, и мне до сих пор стыдно за малодушие, проявленное мною тогда. К счастью, с Лассе не случилось ничего страшного. Позже он рассказал мне, что проснулся среди ночи, почувствовав, как «нечто» карабкается по москитной сетке, прикрепленной вокруг кровати. Он спросонья решил, что это кошка, резким жестом спихнул существо и вновь погрузился в сон. А между тем, это была огромная крыса, направлявшаяся к его голове. Утром мы обнаружили, что этот монстр повыбивал из стоявшего на прикроватном столике ноутбука все кнопки, чтобы подобрать скопившиеся под ними крошки. Работая в лаборатории в Копенгагене, мой коллега за неимением времени никогда не ходил в столовую, а всегда ел за компьютером.
– Вот что бывает от стресса и обедов на рабочем месте! – назидательно и в то же время шутливо заметил я. Но Лассе было вовсе не до веселья, и я ощутил острый укол вины. Трем африканцам потребовалось три дня на то, чтобы поймать и убить нашу «домашнюю» крысу. А потом они ее приготовили и съели.
Стоит отметить, что у некоторой части заболевших во время вспышки эболавируса в 2014–2016 годах констатировали лихорадку Ласса, а вовсе не Эбола. Нельзя сказать, что для пациента это существенно, однако смертность от первого патогена все-таки ниже, чем от второго. У большинства заболевших лихорадка Ласса протекает бессимптомно, но у одного из пяти наблюдаются серьезные кровотечения, при которых поражаются и даже могут отказать органы, смертность составляет около 15 %, показатель этот гораздо выше среди инфицированных беременных женщин (до 80 %). Ежегодно в Африке около 300 тысяч человек заражаются этим вирусом. Это число сильно варьируется, так как вспышки могут быть крупными или не очень. Симптомы обычно проявляются спустя одну-три недели после инфицирования и могут включать в себя как достаточно мягкие – повышенную температуру, слабость, усталость, – так и более неприятные – сильную головную боль, тошноту, диарею, рвоту, иногда добавляются кровотечения. Средний уровень смертности в категории больных со слабо выраженной симптоматикой не превышает 1 %. В Западной Африке от лихорадки Ласса ежегодно умирает приблизительно 5 тысяч человек. Около 30 % переболевших почему-то теряют слух. Больной может заразить окружающих через кровь, однако в большинстве случаев инфицирование происходит напрямую от крысы. Вирус обнаруживается в моче инфицированного человека до девяти недель, а в сперме патоген сохраняет вирулентность
[20] до трех месяцев после выздоровления пациента.
