– Деревья, – объясняю я.
Нахмурившись, он ведет меня к каменной скамье. Я откидываюсь на спинку и вопросительно смотрю на него в ожидании очередной нотации.
– Ладно, лаксанец, выкладывай.
Он напрягается.
– Ты должна была подарить гобелен королю.
Так вот почему он расстроен! Надо сказать ему, чтобы не принимал все так близко к сердцу.
– Думаю, у него этого добра и так хватает, – отвечаю я. – А чем ты недоволен? Лаксанец – один из ваших – получил ценный подарок от будущей королевы Инкасисы. Разве это не честь – получить такой гобелен?
– Честь. Если это подарок лаксанца, – подчеркнуто спокойно отвечает Руми. – Вот скажи, кондеса. Ты действительно не понимаешь, насколько это оскорбительно – видеть, как ты сидишь на этом троне, красуешься как павлин и хвалишься своими умениями? Ты должна была вручить гобелен королю. Наедине. А не восхищаться собственным мастерством.
– Я…
Обрываюсь на полуслове. Я не хвасталась. Я просто хотела передать послание торговцу. Больше меня ничего не заботило. Я даже не думала бахвалиться.
Нет, не думаю. Черт. Неужели это действительно так выглядело?
– Это ты предложил подарить гобелен Атоку…
– Королю Атоку. О боги, ты можешь проявить хоть каплю уважения?
– Как я уже сказала, это ты предложил вручить гобелен в качестве подарка.
– Нет. Хуан Карлос.
Я закатываю глаза.
– Какая разница? Ты не стал возражать, а теперь еще и злишься.
– Я же не знал, что ты устроишь целое представление, – возмущается Руми. – Ты вообще когда-нибудь дарила подарки? В центре внимания должен быть получатель подарка, а не даритель, дурачина ты невыносимая. Нужно было уделить внимание ему, а не себе!
Я зажмуриваюсь.
– Ткачество – это наше искусство, лаксанское. И тут ты присваиваешь его себе и говоришь, что соткала лучший в мире гобелен… por Dios
[37]. – Каждое следующее слово он произносит все громче и громче, а потом писклявым голосом начинает изображать меня: – Возьми мой гобелен, бедненький лаксанец. А может, я вообще заполню всю твою лавку своими коврами? Ведь я иллюстрийка, я лучше вас во всем, даже в том, чем ваш народ занимался за сотни лет до меня. А вы…
Я вскакиваю со скамьи и с силой отталкиваю его.
– Зачем ты вообще заговорила про этот несчастный гобелен?
А кто просил забирать мою вещь из комнаты? Слава Луне, я хотя бы додумалась отдать гобелен торговцу, и теперь мое послание точно окажется за пределами замка.
– Аток спросил меня! Что я должна была сделать, по-твоему? Проигнорировать? Не думаю, что ему бы это понравилось.
– Разве трудно было сказать, что этот подарок предназначается ему и ты подаришь его после приема?
– Ты не должен быть брать мой гобелен, – упрямо повторяю я. – Ты первый поступил неправильно.
– Ты правда не понимаешь, насколько оскорбительно твое поведение? – спрашивает Руми едва ли не с отчаянием в голосе.
Я отвечаю злостью на злость, но сейчас его тон приводит меня в ступор. Я не собиралась делать ничего из того, в чем он меня обвиняет, но теперь вижу, как это могло выглядеть со стороны. Если бы враг пришел в нашу крепость, утверждая, что читает по звездам лучше Каталины, мне бы, наверное, тоже было неприятно.
Молчание затягивается. Я не знаю, что ответить: по-прежнему считаю, что ему изначально не стоило брать мой гобелен. Руми с силой сжимает переносицу.
– Мне и в голову не пришло бы, что ты осмелишься… О боги, – выдыхает он, шагая из стороны в сторону. – Еще и в ее платье.
– В чьем?
– Это платье принцессы, – шипит Руми.
И тут до меня доходит. Когда мы входили в тронный зал, в глазах Руми был страх. Если ты родственник короля, это еще ничего не значит. Он волен делать что ему вздумается, лишать жизни кого угодно – если это укрепит его безраздельное господство в Инкасисе.
Неудивительно, что лекарь не хочет лишний раз привлекать к себе внимание. Когда я попыталась спасти Ану на площади, я поставила под угрозу его собственную жизнь.
– Я не выбираю себе одежду.
– Я знаю, – отвечает он. – Но все платья, которые тебе приносят, принадлежат ей. Теперь все понятно. Ей больше не потребуется одежда, потому что он хочет ее казнить.
Я тоже начинаю кое-что понимать: во-первых, Руми не одобряет новый указ Атока, а во-вторых, в ближайшие недели одной из его родственниц предстоит казнь.
– Она твоя кузина?
От неожиданности он вздрагивает и отшатывается от меня.
– Мы не кровные родственники. Моя тетя вышла замуж за члена королевской семьи, но овдовела всего лишь через год. Тем не менее Его Величество всегда признавал родственные узы между нами.
– Вот как. Это все объясняет.
– Ты о чем?
– Теперь понятно, почему в присутствии Атока ты становишься пресмыкающимся шутом.
– Короля Атока, – зажмурившись, поправляет Руми в очередной раз. – Как ты сказала? Пресмыкающимся шутом?
– Ты пытаешься добиться милости короля. И выглядишь смехотворно. Нет, правда. Кто-то должен тебе об этом сказать. Неужели тебе не хватает мозгов, чтобы понять: весь двор потешается над тобой?
Его лицо каменеет. Непробиваемый, словно гранитные стены и железные решетки моей темницы, разъяренный, словно бушующий пожар. Вот почему он так заботится о своей репутации! На самом деле он не может в полной мере считаться членом королевской семьи – в их жилах течет разная кровь. Его жизнь при дворе похожа на бегущий горный поток. Одно неверное движение – и он утонет.
Слова Руми по поводу принцессы тоже говорят о многом. Судя по всему, он ужасно переживает за нее. Я думала, это потому, что они родственники, но теперь я даже не знаю… Может, он влюблен в нее? Если так, то при первой же встрече я передам ей искренние соболезнования.
– То, что он делает, ужасно, – вкрадчиво говорю я, наклоняясь вперед. – Неужели его никак нельзя остановить?
– О чем ты?
Неожиданная мягкость в его тоне сбивает с толку. Он смотрит на меня с настороженностью и опаской. Я ощущаю смутную тревогу, но не могу понять почему.
– Ты явно обеспокоен ее судьбой, – осторожно начинаю я. – И ты не единственный, кого расстроило решение Атока.
– А тебе бы только позлорадствовать. Ждешь, пока разногласия в наших рядах начнут разрастаться, как пожар в умирающем лесу? И да, ты хотела сказать, короля Атока.
Губы медленно расплываются в улыбке: конечно, меня бы это порадовало. Его не так-то просто расколоть, но я почти уверена: многие другие не хотят смерти принцессы.
