– Можете начинать.
Станки ставят рядом друг с другом; перед каждым – по низкому деревянному табурету и корзине разноцветной пряжи. Мне достались оттенки желтого: от цвета банановой кожуры до медового, принцессе – темные оттенки синего и винно-красный. Я сажусь и расправляю юбку с рюшами, чтобы она не мешала в работе. Принцесса делает то же самое.
Мы переглядываемся и беремся за пряжу. Продеваем нити то сверху, то снизу, от одного конца к другому. За нами тихо перешептываются зрители. Я не обращаю на них никакого внимания; сейчас главное – подобрать цвета и определиться с тем, что я хочу изобразить.
Любые послания исключены: сейчас день, а значит, я не могу использовать лунные лучи.
Но мне безразличен исход этого поединка. Сейчас важно только одно: дар принцессы. Я останавливаюсь и искоса гляжу на ее станок. Пальцы Тамайи ловко переплетают нити, и она уже почти доткала треть гобелена.
Я работаю быстро, но она еще быстрее.
– Скажи мне, брат, – произносит принцесса, обернувшись. – Тебе нравится новое место, где ты спрятал Эстрейю?
Кажется, будто в комнате резко стало холоднее. Сайра тревожно переглядывается с королем. По спине пробегают мурашки. Аток в бешенстве вскакивает с кровати.
– Что ты об этом знаешь? – спрашивает он.
Принцесса Тамайя лишь улыбается.
– Просто поддерживаю разговор. Мы давно с тобой не общались.
– Мы не будем обсуждать Эстрейю, – шипит Аток сквозь зубы. – Продолжай ткать, или…
– Или что? Ты спрячешь меня от моих друзей? Заберешь мои вещи? – Она кивком указывает на мое платье – видимо, очередной наряд из ее гардероба, – и ее губы презрительно искривляются. – Ты уже сделал все что мог, hermano.
В черных глазах Атока загорается недобрый огонь.
– Нет, не все. Может, попросить жреца закрыть чей-то говорливый рот?
Руки Сайры слегка вздрагивают, словно он готовится к нападению. Я впервые вижу, как принцесса съеживается и ссутуливается. Стиснув зубы, она мотает головой. Аток с удовлетворенным видом опускается на кровать. Сайра сжимает кулаки, будто его только что лишили последней еды.
Принцесса отворачивается и берет в руки пряжу. Ее пальцы легко порхают над станком, и под ними постепенно вырисовывается пейзаж.
Раздаются восторженные возгласы. Я не задумываясь встаю со стула и заглядываю ей через плечо. В верхней части гобелена изображено дождливое небо. Под искусно вытканным ливнем дремлет Ла Сьюдад; на заднем плане – лавандовая гора, окутанная туманом. Совсем вдали виднеется озеро Яку, потревоженное порывами ветра.
Пейзаж кажется таким реалистичным, что я не удивилась бы, если бы в грозовом небе засверкали настоящие молнии, а из шерстяных туч пошел бы настоящий дождь. Я еще никогда не видела ничего подобного. С самого детства мне внушали непреложные истины: я – лучшая ткачиха во всей Инкасисе; я – мудрый лидер и искусный борец. Иллюстрийцы всегда лучше всех.
Но меня обманывали. И Ана, и мои родители, и Каталина. Я не лучшая ткачиха. Этот титул принадлежит принцессе. Я стою за принцессой, и она едва заметно прижимается ко мне спиной. Прищурившись, я наблюдаю за ее работой. Внимательно изучаю каждый ряд. Ее руки не останавливаются ни на секунду, но в какой-то момент я замечаю, как она проводит мизинцем по небольшой точке в глубине озера Яку.
Драгоценный камень, в котором заточены неупокоенные души, жаждущие смерти. Смертельное оружие. Эстрейя. Колени подкашиваются, и я торопливо возвращаюсь на свой стул. Мой гобелен не закончен даже наполовину. Без особого энтузиазма беру в руки пряжу, но тут Аток издает громкий возглас разочарования и окидывает меня взглядом, полным отвращения. Посыл понятен.
– И это все, на что ты способна? – спрашивает он.
Я указываю на гобелен принцессы.
– С ней нет смысла соревноваться. Она владеет этим искусством гораздо лучше меня.
– Тогда зачем я стою здесь и трачу свое время?
С трудом подавляю желание разбить ему голову ткацким станком. Делаю глубокий вдох и пытаюсь справиться с яростью, от которой вскипает кровь. Медленно и спокойно отвечаю:
– Вы пришли по собственному желанию. Я вас не приглашала.
Кто-то издает тихий смешок, но тут же замолкает: все знают, как опасно смеяться над Атоком.
– Вы останетесь наверху. Обе, – шипит Аток и, развернувшись, шагает к двери. Моя накидка эффектно развевается у него за спиной. – Ни еды, ни питья для обеих. Пусть сдохнут тут от голода! – рявкает он напоследок. Его голос напоминает лай сторожевой собаки.
Дверь с грохотом захлопывается. Стража остается снаружи. Я мрачно переглядываюсь с принцессой. Мой план сработал, но теперь я тоже застряла здесь. Я не могу позволить ему держать меня здесь до самого Карнавала.
– Думаете, свадьбу теперь отменят? – шепотом спрашиваю я.
– Вряд ли, – говорит Тамайя. – Он скоро остынет и пошлет за вами. Он импульсивен, но не совсем уж глуп. Вы же не можете умереть до свадьбы. – Она тянется ко мне и добавляет: – Извините, но нам срочно нужно обняться. Вы же понимаете, что я сделала?
Я киваю.
– Я тоже не совсем уж глупа.
Она смеется и крепко обнимает меня. Я чувствую, как она дрожит.
– Что вы собираетесь делать с тем, что я вам рассказала?
Она мне нравится, поэтому я отвечаю со всей честностью:
– Не знаю.
– Кондеса, думаю, нам пора поговорить. – Тамайя указывает на диван. – Садитесь.
Мы заперты вместе, так что у меня нет выбора. Я не готова к этому разговору; мне нечего ответить на ее вопросы. Но я не могу просто развернуться и уйти, как ее брат.
Я сажусь рядом и делаю глубокий вдох. За время, проведенное в замке, я успела сильно запутаться, и мне становится все труднее скрываться под маской. Кажется, достаточно одной неосторожной реакции, и она спадет – и все увидят Химену, беспомощную и беззащитную.
– Как вы думаете, почему Аток хочет жениться на вас?
Я удивленно вскидываю брови: не думала, что она начнет с этого.
– Чтобы получить доступ к нашей воде.
Принцесса качает головой.
– Возможно, это одна из причин, но далеко не самая важная. Он стал забывать о наших ценностях и традициях, о том, как нас растили. В погоне за деньгами и властью он почти потерял себя. Не хочу вас обидеть, но он выбрал вас в жены, чтобы спасти собственную шкуру. Ему гораздо важнее укрепить собственную власть, чем выбрать спутницу, которая сможет изменить Инкасису к лучшему. Мой брат жаждет добиться признания от тех, кто столетиями угнетал наш народ. Хочет, чтобы его уважали и боялись. Он думает, что, женившись, он сделает вас – и заодно всех иллюстрийцев – своей собственностью. Ему нужна власть, но его жадность (как и в случае с вашими иллюстрийскими предками) не приведет ни к чему хорошему.
