Я морщусь.
– Будьте добры с ними, – тихо говорит Суйяна. – Если Его Величество будет недоволен, они останутся без работы.
Она пытается поставить поднос с завтраком мне на колени, но я отодвигаюсь.
– Te comprendo
[71].
– Я не думала, что вы будете грубо с ними обращаться, – добавляет она, ставя поднос на комод. – Просто решила сказать на всякий случай.
– Потому что я иллюстрийка?
Суйяна хмурится.
– Потому что скоро вы станете его женой.
Я делаю над собой усилие, чтобы не скорчиться от отвращения. Потом я все-таки решаю позавтракать и возвращаю Суйяне поднос.
– Я осыплю их комплиментами.
Горничная улыбается и уходит.
* * *
Три швеи проворно впихивают меня в красно-белое платье с коротким рукавом. На широком поясе золотой нитью вышит орнамент. Пышная юбка с рюшами шуршит у лодыжек, когда я двигаюсь. Вдруг в кармане что-то шевелится.
Пока швеи отвлеклись на подбор тканей, я быстро заглядываю внутрь и едва не вскрикиваю от неожиданности. Дурацкая ящерица успела забраться в карман! Это было бы забавно, если бы не три лаксанки, суетящиеся вокруг. Я строго смотрю на ящерицу, чтобы она сидела тихо.
– Кондеса, встаньте сюда, – говорит одна из швей.
Я аккуратно забираюсь на приступок и оказываюсь перед высоким зеркалом. Внимательно изучаю девушку в отражении. Она худее, чем я запомнила, с выступающими скулами и ключицами; под глазами – темные круги. Талия туго затянута. Каталине бы понравилось.
Я не выгляжу счастливой. Мне не нравится моя худоба, и никакие красивые ткани не смогут скрыть нарастающую панику, которая окутывает меня, словно клочья тумана над озером Яку. Я не узнаю себя. Даже руки обмякли без тренировок. Где мои крепкие мышцы, над которыми я столько работала? В зеркале вовсе не я, а человек, которого я напоминаю больше всего.
Я выгляжу как Каталина.
Разочарование толкает меня в зыбучие пески ненависти к себе. Я – лишь чья-то копия. Двойник. Я не она. И я не я. Я уже не понимаю, кто я, с кем я и кому я вообще нужна.
– У вас будет ожерелье из шерстяных помпонов синих и фиолетовых тонов. Сегодня вечером я займусь головным убором. Простите, что он еще не готов для примерки. Он будет в тех же цветах, что и помпоны.
– Хорошо, – отзываюсь я и невольно опускаю уголки рта.
– Кондеса, вам не нравится? – осторожно спрашивает одна из женщин.
– Как это может не нравиться? – мягко спрашиваю я. – Все очень красиво.
Портниха с облегчением выдыхает.
– Чудесно, потому что Его Величество…
Дверь распахивается, и в комнату врывается Аток со своей свитой. Во рту пересыхает. Я пытаюсь сойти с подставки, но он останавливает меня, подняв руку.
– Quédate
[72].
Аток медленно обходит меня, словно кондор, кружащий над добычей. По телу бегут мурашки. Нахмурившись, он внимательно изучает платье – каждый рюш, каждый стежок. Ноги зудят от непреодолимого желания сбежать. Мне хочется тоже осмотреть его с ног до головы: сомневаюсь, что ему понравится, если его будут оценивать как лошадь.
Швеи забиваются в угол. Чтобы не обижать их, я выдавливаю улыбку.
– Разве не мило? – обращаюсь я к Атоку.
Он не утруждает себя ответом, но делает еще один круг и останавливается прямо передо мной.
– Глубже вырез, – сухо говорит он.
Я смотрю вниз: воротник заканчивается прямо под подбородком. Ровно там, где мне нравится.
– Ни за что.
На этот раз я опускаю ногу, но Аток хватает меня за талию и возвращает на место. Он рассматривает меня с неподдельным интересом; в его глазах загорается желание.
– Чем быстрее ты научишься правильно мне отвечать, тем легче будет твоя жизнь. Хватит со мной препираться.
– Пусть все остальные пресмыкаются перед вами и выполняют вашу волю, но я вам не домашнее животное.
Он каменеет. Его обездвиженное лицо кажется таким же непроницаемым, как стены иллюстрийской крепости.
– Оставьте нас.
Швеи испуганно выскакивают из комнаты, даже не посмотрев в мою сторону. Мне хочется позвать кого-нибудь, но я молчу. Я знала, что этот день когда-нибудь настанет. Знала, что однажды мы останемся наедине и он захочет поставить меня на место.
По спине пробегает холодок, но я уверенно выпрямляюсь. Я не позволю ему запугать себя. Вспоминаю, какую ярость я испытывала, когда впервые оказалась здесь – еще до того как потеряла Софию и Ану.
– Я последний член королевской семьи во всей Инкасисе…
Он бьет меня кулаком в живот. Со всей силы. В первые несколько секунд я теряю дар речи от неожиданности. Падаю со стула на пол и сдираю кожу, больно ударившись локтем о камни. Чувствую, как в складках юбки скребется ящерица, которая пытается выбраться наружу. Я запускаю руку в карман и усмиряю ее.
Аток испепеляет меня взглядом.
– Я сказал: не перебивай меня.
Колени дрожат, но я все равно встаю. Мы долго смотрим друг на друга. С трудом сдерживаю кипящую ярость и позволяю ей выместить страх. Единственное, чего я хочу сейчас, – это справедливость.
– Кажется, тебе никто не рассказывал о моей первой жене, – тихо говорит он.
Подступает тошнота. Не хочу слышать это. Не хочу узнавать подробности о его браке с девочкой, которая была намного младше меня. Она давно умерла, но все ее помнят.
– Мы были женаты три года. Она так и не родила мне детей. Знаешь, что мне нужно, чтобы оставить после себя наследие, кондеса?
– Зачем вы задаете вопрос, ответ на который знаете сами? – спрашиваю я ледяным голосом.
Он наклоняется вперед, и я чувствую на щеке его горячее дыхание. В уголках его глаз залегли глубокие морщины. Это неудивительно – ведь он столькие годы смотрел на мир с опаской и недоверием.
– Мне нужны дети, – говорит он, игнорируя мои слова. – А для этого ты вполне сгодишься, ведь так, кондеса?
Но я знаю, что нужна ему не только для деторождения: благодаря браку он может получить контроль над моим народом и беспрепятственный доступ к воде. Слава Луне, этого никогда не случится. По крайней мере пока на его пути стоит подсадная невеста. Рана на локте стала липкой от крови; ощутимо саднит. Ящерица в кармане тихонько шипит, высунув длинный розовый язык.
– Знаешь, как она умерла?
– В родах.
– Неужели? – спрашивает Аток, и я холодею, будто он проводит кончиком клинка по моей коже. – Ты правда так думаешь?
