— А епископ Освальд льет ему в уши ненависть, — напомнил я.
— Лучшее, что можно сделать с епископами, — кровожадно сказал Торольф, — это выпотрошить, как летнего лосося.
Все помолчали, а потом Финан поворошил костер веткой.
— Так что ты будешь делать?
— Не знаю. В самом деле не знаю.
Эгиль отпил еще глоток вина.
— Я даже кольчугу этой козлиной мочой чистить не буду, — скривился он. — Ты дал ответ королю Константину? Разве он его не ждет?
— Мне нечего ему сказать, — сухо ответил я.
Может, Константин и ждет ответа, но я считал, что мое молчание вполне его заменит.
— А Этельстан не спрашивал тебя об этом?
— С чего бы?
— С того, что ему об этом известно, — сказал Эгиль. — Он знает, что скотты навещали тебя в Беббанбурге.
Я уставился на него сквозь пламя.
— Знает?
— Ингилмундр сказал. Он спрашивал, принял ли ты предложение Константина.
В битве наступает момент, когда вдруг осознаешь, что все не так понял, что враг тебя перехитрил и вот-вот победит. Тебя затапливает ужас, и именно это я сейчас и ощутил. Я смотрел на Эгиля, а мой разум пытался осознать его слова.
— Я думал сказать что-нибудь, — признал я, — но он не спросил, и поэтому я промолчал.
— Что ж, он знает! — мрачно сказал Эгиль.
Я выругался. Я хотел сообщить Этельстану о послах скоттов, но решил промолчать. Лучше ничего не говорить, чем тыкать спящего хорька палкой.
— И что ты сказал Ингилмундру? — спросил я Эгиля.
— Что ничего об этом не знаю!
Я был глупцом. Так значит, Этельстан, обещая мне богатство, знал, что Константин сделал мне предложение, а я об этом не сказал. Мне следовало бы помнить, что двор Константина кишит шпионами Этельстана, точно так же, как король скоттов имеет своих шпионов среди людей Этельстана. Так что теперь думает Этельстан? Что я намеренно обманул его? И если я скажу сейчас, что не отдам Беббанбург, он, безусловно, решит, что я планирую вступить в союз с Константином.
Я слышал пение монахов и видел ту же маленькую группу, что и вчера, во главе с человеком, несущим фонарь, они медленно обходили лагерь.
— Мне нравится мелодия, — сказал я.
— Ты тайный христианин, — ухмыльнулся Финан.
— Я был крещен трижды.
— Это против законов церкви. Одного раза достаточно.
— Ни разу ничего не вышло. А во второй раз я едва не утонул.
— Вот жалость-то, — продолжил ухмыляться Финан. — Отправился бы прямиком в рай, сидел бы сейчас на облаке, играл на арфе.
Я ничего не ответил, потому что поющие монахи повернули на юг, к валлийскому лагерю, и один из них украдкой покинул группу и приближался к нам. Я поднял руку, чтобы все замолчали, и кивнул в сторону монаха в капюшоне, похоже, идущего прямо к нашему костру.
Так и было. Капюшон полностью скрывал лицо, темно-коричневое одеяние было подпоясано веревкой, на груди висел серебряный крест, руки сложены в молитвенном жесте. Он не поприветствовал нас, не спросил, можно ли присоединиться, а просто сел напротив меня, между Финаном и Эгилем. Он надвинул капюшон еще ниже, и я так и не увидел его лица.
— Пожалуйста, присоединяйся к нам, — язвительно предложил я.
Монах ничего не ответил. Пение затихало, удаляясь на юг, ветер высоко раздувал искры.
— Вина, брат? — спросил Финан. — Или эля?
Монах покачал головой в ответ. Я увидел отблеск костра в его глазах, но более ничего.
— Пришел нам проповедовать? — кисло поинтересовался Торольф.
— Я пришел сказать, чтобы вы покинули Бургэм.
Я затаил дыхание, чтобы сдержать закипающий гнев. Это был не монах, нас почтил визитом епископ, и я узнал голос. Епископ Освальд, мой сын. Финан тоже узнал его, поскольку взглянул на меня, прежде чем повернуться обратно к Освальду.
— Не нравится наше общество, епископ? — тихо спросил он.
— Здесь рады всем христианам.
— Но не твоему язычнику-отцу? — горько спросил я. — Который возвел твоего друга и короля на трон?
— Я предан своему королю, — очень спокойно сказал он, — но мой главный долг всегда перед Богом.
Я едва не сказал какую-нибудь резкость, но Финан предупреждающе положил мне руку на колено.
— Ты здесь по божьему делу? — спросил ирландец.
Несколько мгновений Освальд молчал. Я так и не видел его лица, но чувствовал, что он смотрит на меня.
— Ты заключил соглашение с Константином? — наконец спросил он.
— Нет, не заключил, — твердо сказал Финан.
Освальд подождал моего ответа.
— Нет, — сказал я, — и не заключу.
— Король боится, что ты это сделал.
— Тогда можешь его успокоить.
И снова Освальд поколебался и впервые с тех пор, как подошел к нам, заговорил неуверенно:
— Он не должен узнать, что я с тобой говорил.
— Почему это? — вызывающе спросил я.
— Он посчитает это предательством.
Я оставил эти слова висеть в воздухе и повернулся к своим спутникам.
— От нас он этого не узнает, — сказал я, а Финан, Эгиль и Торольф кивнули. — Почему предательством? — спросил я уже мягче.
— Порой королевский советник должен делать то, что считает правильным, а не то, чего хочет король, — все так же неуверенно ответил Освальд.
— И это предательство?
— В некотором смысле да, но по большому счету — нет. Это верность.
— И чего хочет король? — тихо спросил Финан.
— Получить Беббанбург.
— Он сказал мне об этом сегодня днем, — небрежно сказал я, — но если я не хочу отдавать его, Этельстану придется пробиваться через стены.
— Король считает иначе.
— Иначе?
— Где терпит неудачу сила, поможет коварство.
Я вспомнил, как хитроумно Этельстан захватил Эофервик, заставив Гутфрита в панике бежать, и ощутил холодок страха.
— Продолжай, — сказал я.
— Король убежден, что ты заключил договор с Константином, — сказал Освальд, — и он намерен вам помешать. Он пригласил вас завтра на пир. Пока вы будете есть и пить, лорд Элдред поведет по Нортумбрии двести человек, — как будто через силу сказал он. — И Элдред возьмет письмо к моему брату, письмо от короля. Король Этельстан и мой брат — друзья, брат поверит письму и пустит людей короля в крепость, а Элдред станет лордом Беббанбурга.
Финан тихо выругался и подбросил хвороста в костер. Эгиль откинулся назад.
