Дорога заняла пять дней. Они отправились с вокзала Сен-Лазар через парижские пригороды на грохочущем поезде, который тянул паровоз, выпускающий огромные клубы серо-черного дыма и беспрерывно подающий гудки. Мимо проплывали деревни, утопающие в цветущих фруктовых садах, которые импрессионисты любили рисовать в любую погоду, выстиранное белье, подобно изорванным флагам развевающееся на веревках, натянутых вокруг садовых участков с новенькими загородными виллами или вдоль реки, где оно напоминало больших белых птиц, хлопающих крыльями. Бледное размытое деревенское небо мелькало в окнах, когда поезд проезжал излучину Сены, вдоль которой теснились деревни – Шату, Буживаль, Лувесьенн, Марли, Женвилье, Аржантей, – любимые, обжитые и прославлявшиеся художниками уже более двух десятилетий.
За три года, минувшие после смерти Мане, группа продолжала потихоньку распадаться. Времена менялись, импрессионисты начали заглядывать дальше в поисках новых идей. Ни одна из персональных выставок, устроенных Дюран-Рюэлем в 1884 году, не имела успеха, несмотря на положительную реакцию прессы на картины Моне.
Сислей и Писсарро все больше впадали в уныние. Когда Писсарро вернулся в Осни, побывав на своей выставке в Париже, Жюли тоже отправилась посмотреть ее, оставив на него детей, которые бо́льшую часть времени сидели за кухонным столом и рисовали картинки чудовищных сражений и обезглавленных в ходе резни воинов.
В Париже Жюли с волнением просматривала все газетные рецензии. «Скажи ей, чтобы она не обращала на них внимания», – писал Люсьену Писсарро. Она вернулась домой, так и не постигнув тайны того, как торговцы живописью делают деньги на искусстве. В альбоме ее сына Жоржа стали появляться рисунки, на которых она била мужа.
В 1884 году Писсарро перебрались в Эрнани – крохотное селение, расположенное на берегу реки Эпт, у главной дороги, соединяющей Париж с Дьеппом. Писсарро нашел там идеальный дом с маленьким садом, заросшим акациями и ивами. Был там даже двор с загоном для кроликов, курятником и голубятней.
Когда после долгих поисков Писсарро наткнулся на этот дом, он написал Люсьену, что нашел «райский сад». Люсьен к тому времени уже жил в Париже, где познакомился с двумя молодыми художниками, увлеченными новыми идеями, основанными на теории дополнительных цветов (теории точечного нанесения не смешанных красок на холст). Он представил Поля Синьяка и Поля Сёра отцу, и Писсарро постепенно стал применять технику пуантилизма в своей работе.
Сезанн жил в Эксе с Гортензией и рисовал натюрморты – яблоки, апельсины и персики.
«Когда я краской рисую контур прелестного персика, – писал он друзьям, – или печаль старой яблони, я ловлю в их отражении проблеск… их любви к солнцу, их памяти о росе и свежести». Эти чувства он объяснял тягой к тому, чтобы «вернуться к классике через природу».
Моне в те годы, устроив Алису с детьми в Живерни, рисовал на юге Франции и в Италии, где краски Бордигеры ослепляли его, особенно тамошний «невероятный, непередаваемый розовый цвет». В декабре 1883 года он вместе с Ренуаром совершил путешествие по Средиземноморью. Там, освоив горные дороги Кань-сюр-Мэр, они углубились в Италию, где оба были очарованы темным светом, делающим мистически-серыми оливковые деревья.
Бордигеру они открыли вместе, а под новый, 1884 год Моне снова поехал туда один, желая поработать без помех. Вернувшись в Живерни, он тосковал по морю. В 1886 году побывал в Бретани, в Бель-Иль-ан-Мэр, как раз напротив морбианского
[28] побережья, где рисовал «Пирамиды» – высокие заостренные скалы, поднимающиеся посреди моря.
В Париже в том году оставшиеся члены исходной группы готовились провести выставку в ресторане «Мезон Дорэ», славящемся массивными позолоченными балконами из кованого железа и тем, что его посещали издатели, театральная публика и литераторы. Через улицу, на Итальянском бульваре, находилось кафе «Тортиниз», одно из когда-то любимых заведений Мане, знаменитое своими аперитивами, открытой террасой, трехступенчатым крыльцом и клиентурой, состоящей из элегантных бульвардье.
Это была восьмая и последняя выставка импрессионистов, организованная ими самими.
Участие в ней принимали только четверо из былого состава группы – Дега, Писсарро, Мэри Кассат и Берта Моризо.
За исключением Мэри Кассат, парижские художники понятия не имели, чего хочет добиться Дюран-Рюэль, устраивая выставку в Нью-Йорке. Когда весть о планах Дюран-Рюэля дошла до Моне, он страшно разозлился. Если у Дюран-Рюэля столько картин, что он может организовать полноценную выставку, почему не делает это в родной стране? Ведь он, Моне, уже много месяцев жалуется, что те немногие полотна, которые тот купил, просто спрятаны от публики. «Какая польза от того, что мы рисуем картины, если никто никогда не сможет их увидеть?» Увезти их в Америку было, по его мнению, равнозначно тому, чтобы навсегда убрать их долой с глаз публики.
– Если вы увезете их в Америку, – упрекал он Дюран-Рюэля, – то пострадаю от этого я, здесь.
Для большинства парижан 1880-х годов жизнь по ту сторону Атлантики была другим миром.
Поль и Шарль Дюран-Рюэли прибыли в Нью-Йорк 18 марта 1886 года. На конной повозке они доехали по Мэдисон-авеню до находящейся на южной стороне Мэдисон-сквер галереи Американской ассоциации искусств, характеризующейся в рекламных публикациях как «отличающаяся отменным вкусом и располагающая наиболее приспособленными для демонстрационных целей залами во всей Америке». Ссылаясь на то, что цели ассоциации скорее просветительские, нежели коммерческие, Дюран-Рюэль выторговал особые условия на таможне и преуспел настолько, что ввез в Америку 43 ящика с тремястами картинами без пошлины – как временный импорт. Во времена, когда высокие тарифы на ввозимые произведения искусства были главной проблемой для американских коллекционеров, это можно было счесть невероятным достижением.
Джеймс Саттон поддержал его, и ассоциация согласилась взять на себя все расходы по организации выставки – морскую транспортировку, страховку и рекламу – за комиссионные с каждой проданной картины. В течение трех недель, предшествующих открытию выставки, Поль и Шарль («деловой гений», по словам его отца) руководили размещением трехсот полотен французских импрессионистов общей стоимостью 81 799 долларов.
10 апреля коллекционеры, торговцы живописью и заинтригованные американцы прибыли на Мэдисон-сквер. Каталог – список представленных работ в сопровождении цитат из рецензий французских искусствоведов – был назван просто: «Работы маслом и пастелью парижских импрессионистов».
Впервые американская публика получила возможность увидеть картины всех членов изначальной группы, исключая Сезанна и включая одну женщину, Берту Моризо. Выставка, расположившаяся в пяти больших залах (от «А» до «Е»), представляла 15 картин Сислея; 17 – Мане; 23 – Дега; 38 – Ренуара; 42 – Писсарро и 48 – Моне.
Заокеанская публика имела смутное представление о том, до какой степени каждая картина имела свою историю. Но в отличие от парижской аудитории двадцатилетней давности ньюйоркцы пришли на выставку отнюдь не поглумиться и похохотать. Они с интересом и без предубеждения смотрели на произведения искусства, которые были необычными, даже, возможно, революционными, и видели, что написаны они с талантом и страстью.
