Чтобы избежать этой угрозы, 25 мая Джеймс Саттон и Дюран-Рюэль перенесли выставку в просторную, только что отремонтированную галерею Национальной академии дизайна на углу 23-й улицы, между Мэдисон и Парк-авеню. Хоть академия и находилась под покровительством Американской ассоциации искусств, расположенной напротив, через улицу, она в отличие от Ассоциации декларировала сугубо просветительские цели, и потому размещенная здесь экспозиция освобождалась от коммерческих налогов.
Место было чрезвычайно выгодное: просторное светлое здание с фасадом в стиле венецианской готики обращало на себя внимание как образец современной архитектуры, и именно отсюда начались перемены на рынке современного американского искусства – в академии стали устраивать вечерние приемы, на которые художники приглашали друзей, любителей живописи и потенциальных покупателей. В этом помещении Дюран-Рюэль еще показывал привезенную им коллекцию импрессионистской живописи, к которой добавилось 21 полотно из собрания Александра Кассата, и за это время продал картин на 18 тысяч долларов. Среди предоставленных Кассатом картин была и «Репетиция балета» – та самая, которую Луизин Элдер (теперь миссис Генри Хэвмейер) купила в свое время по совету Мэри Кассат, когда они впервые открыли для себя Дега, зайдя в галерею Дюран-Рюэля в районе Пигаль.
Генри Хэвмейер тоже одолжил картины для продленной выставки. На следующий день после открытия экспозиции в Американской ассоциации искусств Луизин родила второго ребенка, поэтому не могла посетить ее сама. Но в Национальную академию дизайна она послала вместо себя Генри и попросила купить ей картину Мане, если его произведения там будут. Он купил «Лосося», которого счел великолепным, однако добавил: «Должен признаться, что “Мальчик с мечом” – это для меня уж слишком». Даже в 1886 году, через 15 лет после того, как картину увидели впервые, было по-прежнему трудно, как впоследствии объясняла Луизин, понять «метод, которым пользовался Мане, рисуя натуру при свете».
Когда Дюран-Рюэль сообщил о своем возвращении в Париж, Ренуар написал, что надеется первым пожать ему руку. В свои галереи на Пигаль Дюран-Рюэль вернулся окрыленный успехом и, как только Моне приехал из Бель-Иля, тут же отправился к нему в Живерни, а после написал письмо, в котором обещал выплатить ему 1000 франков и предлагал в дальнейшем вести расчеты наличными. Моне презрительно вернул ему письмо.
Почти сразу же Дюран-Рюэль приступил к подготовке новой выставки на Манхэттене. Но тут возникли сложные и затяжные споры относительно таможенных пошлин, в конце концов разрешившиеся тем, что ему позволили выставить, но не продавать картины в Нью-Йорке. Чтобы не платить огромный налог, он был обязан отправить все полотна обратно в Париж, а потом покупатель, если пожелает, должен был снова выписать понравившуюся ему картину в Нью-Йорк.
В экспозицию второй выставки Дюран-Рюэль наряду с импрессионистами добавил и уже известных мастеров, таких как Буден, Курбе и Делакруа. Эта выставка тоже пользовалась серьезным вниманием критики. «Коллектор» выделял «Казнь императора Максимилиана» Мане как полотно «мощное и величественное в своей вдохновенности и вызывающе-демонстративном отрицании всех традиций живописи».
Доходы Дюран-Рюэля не могли быть гарантированы, однако пока действовало правило, согласно которому все картины после окончания выставки следовало отправлять обратно во Францию. Именно поэтому он в 1888 году вернулся в Нью-Йорк и открыл там, в квартире на Пятой авеню, 297, свою первую американскую галерею. Он сохранил также и обе свои парижские галереи и в течение нескольких следующих лет постоянно курсировал туда-сюда через Атлантику, устраивая свои дела в Нью-Йорке.
Когда американский бизнес был налажен, он передал управление им сыновьям Жозефу, Шарлю и Жоржу, а сам опять обосновался в Париже и продолжил руководить галереями на Пигаль. Эдмон Гонкур, в 1892 году нанесший ему визит в Батиньоле, нашел его – после всех трудностей, через которые ему пришлось пройти, – в «доме, удивительном для перекупщика XIX века. Огромная квартира на Римской улице, заполненная картинами Ренуара, Моне, Дега и т. д., со спальней, где в изголовье кровати висит распятие, и столовой, где стол накрыт на 18 персон и перед каждым гостем стоит “свирель Пана” из шести винных бокалов. Жеффруа сказал мне, что этот стол импрессионистского искусства накрывают подобным образом каждый день».
К тому времени, когда импрессионисты составили ему состояние, Дюран-Рюэлю исполнился 61 год.
Умри я в шестьдесят, – заметил он в своих мемуарах, – я бы умер погрязшим в долгах посреди кучи невоспетых сокровищ.
Эпилог
В конце 1880-х годов парижская сцена искусств кардинально изменилась. На ней утвердились вчерашние новички: Сёра, Синьяк, Гоген, Тулуз-Лотрек, Ван Гог. Приближалась эпоха fin-de-siècle.
[31] Импрессионисты доживали свой век в относительном благополучии, хотя их творческая борьба продолжалась.
Кайботт умер в 1894 году в возрасте 42 лет от кровоизлияния в мозг – безвременная смерть, которой он всегда боялся, настигла-таки его. Кончина Кайботта дала новый толчок распрям между импрессионистами. Его наследство включало в себя картины всех членов группы, за исключением Кассат и Моризо. Ренуар, Малларме и Теодор Дюре, понимая, что таким образом Моризо будет исключена из будущих музейных коллекций, дернули за все нити, и правительство купило ее «Женщину на балу».
Моризо овдовела в 1892 году. Когда умер Эжен, она поседела за одну ночь, и здоровье ее стало стремительно ухудшаться. Берта переехала с Жюли в дом поменьше, где продолжала рисовать. В январе 1895 года Жюли заболела гриппом. Ухаживая за ней, Берта заразилась сама и умерла в феврале.
Узнав о ее кончине, Ренуар, работавший тогда в Кань-сюр-Мэр, отбросил кисти и помчался в Париж. Берта завещала, чтобы он и Малларме взяли на себя заботу о Жюли.
После смерти Берты ее творческая репутация в течение почти столетия все больше уходила в тень, пока феминистки – историки искусств вновь не открыли публике ее работы, которые стали теперь часто выставляться в Париже в музее Мармоттан вместе с картинами Моне.
Сислей так никогда и не примирился полностью с недостатком публичного признания импрессионистов. После того как в начале 1870-х бизнес его отца потерпел крах, он пребывал в хронической депрессии, хотя перед посторонними заставлял себя демонстрировать бодрость. Обосновавшись в 1880-х годах в Морэ-сюр-Луань, он почти утратил связь с другими импрессионистами.
В 1890-х Эжени страдала раком языка, и он устранился от общественной жизни, чтобы ухаживать за ней. А потом выяснилось, что у него самого рак горла. Уже на смертном одре он призвал Моне и обратился к нему с предсмертной просьбой позаботиться о двух его детях.
Сислей умер в январе 1899 года. Обнаружив, что дети друга остались нищими, Моне немедленно организовал благотворительную акцию в галерее Жоржа Пети. Она состоялась в мае 1899 года и включала продажу произведений самого Сислея и продажу работ художников, входивших в первоначальную группу импрессионистов. Акция имела большой успех и принесла Жанне и Пьеру Сислеям более 145 тысяч франков.
