323. «Теперь я знаю, как продолжить» – восклицание; оно соответствует натуральному звуку, всплеску радости. Конечно, из моего ощущения не следует, что я не обнаружу, что собьюсь, когда попытаюсь продолжить ряд. – Имеются случаи, в которых придется сказать: «Когда я говорил, что знаю, как продолжить, я на самом деле знал». Могут сказать так, например, когда возникнет непредвиденная помеха. Но непредвиденным не должно быть просто то, что я сбиваюсь.
Можно также вообразить случай, в котором некто постоянно испытывал бы озарения – он восклицал бы: «Теперь я знаю!», но не мог бы обосновать свои утверждения на практике. – Могло бы показаться, будто в мгновение ока он позабыл значение картины, ему открывшейся.
324. Будет ли корректно утверждать, что дело здесь в индукции и что я уверен в своей способности продолжить ряд, не менее, чем в том, что вот эта книга упадет наземь, едва я ее выпущу; и что я изумлюсь ничуть не меньше, если внезапно и без видимой причины собьюсь в продолжении ряда, чем если книга останется висеть в воздухе, а не упадет? – На это я отвечу, что тут мы не нуждаемся ни в каких обоснованиях уверенности. Что оправдывает уверенность лучше, чем успех?
325. «Уверенность, что я смогу продолжить после этого опыта – после того как увидел формулу, например, – попросту основана на индукции». Что это означает? – «Уверенность, что огонь обожжет меня, основана на индукции». Означает ли это, что я доказываю себе: «Огонь всегда обжигал меня, значит, обожжет и теперь?» Или предшествующий опыт есть причина моей уверенности, а не ее основание? Является ли ранний опыт причиной уверенности, зависит от системы гипотез, законов природы, в которой мы рассматриваем феномен уверенности.
Оправданна ли наша уверенность? – Что люди принимают за обоснование, показано тем, как они думают и живут.
326. Мы ожидаем этого и удивляемся тому. Но цепочка причин конечна.
327. «Можно ли мыслить без слов?» – И что такое мышление? – Что ж, разве ты никогда не мыслил? Разве ты не наблюдал за собой и не видел, что происходит? Все должно быть довольно просто. Тебе не нужно дожидаться этого, как, скажем, астрономического события, а затем спешно производить наблюдения.
328. И что же подразумевают под «мышлением»? Как научаются употреблять это слово? – Если я говорю, что мыслил, всегда ли я прав? – Для какой ошибки тут всегда найдется место? Возможны ли обстоятельства, при которых спросят: «Вправду ли я тогда мыслил; не ошибаюсь ли я?» Предположим, некто проводит измерения в процессе мышления: прерывает ли он процесс, если ничего не говорит себе в ходе измерения?
329. Когда я мыслю на языке, никакие «значения» не приходят мне на ум в дополнение к словесным выражениям: язык сам по себе есть носитель мысли.
330. Считать ли мышление своего рода разговором? Можно было бы сказать, что оно отличает осмысленную речь от бессмысленного разговора. – Значит, мышление, кажется, сопровождает речь. Процесс, который может сопровождать что-то другое, или может протекать отдельно. Скажи: «Да, это перо тупое. Ну ладно, оно сгодится». Сначала помыслив это; потом уже без мысли; потом обдумай мысль без слов. – Что ж, делая некие записи я мог бы проверить остроту своего пера, скривить лицо – и затем продолжить, с жестом смирения. – Еще я мог бы действовать таким способом, проводя различные измерения, что сторонний наблюдатель сказал бы, что я – без слов – мыслил: если две величины равны третьей, они равны друг другу. – Но что составляет мысль, не есть некий процесс, который призван сопровождать слова, если те не следует произносить бездумно.
331. Вообрази людей, которые способны мыслить только вслух. (Как есть люди, которые могут читать только вслух.)
332. Пусть порой мы называем «мышлением», когда предложение сопровождается психическим процессом, такое сопровождение не есть то, что мы обычно подразумеваем под «мыслью». – Произнеси предложение и помысли его; произнеси его осознанно. – А теперь не произноси его, лишь сделай то, чем сопровождаешь его, когда произносишь осознанно! – (Пропой эту мелодию с выражением. А теперь не пой, но повтори выражение! – И здесь на самом деле можно кое-что повторить. Например, движения тела, замедление и учащение дыхания и так далее.)
333. «Только тот, кто убежден, может это сказать». – Как убежденность помогает ему говорить? – Разве она где-нибудь поблизости от произнесенного выражения? (Или замаскирована им, как тихий звук громким, так что первого уже не слышно, когда звучит громкий?) Что, если кто-то скажет: «Чтобы напеть мелодию по памяти, нужно услышать ее в уме и потом пропеть»?
334. «Значит, ты хочешь сказать…» – Мы употребляем эту фразу, чтобы вести собеседника от одной формы выражения к другой. Тянет использовать следующую картину: то, что некто вправду «хочет сказать», что он «имеет в виду», уже присутствует в его сознании прежде, чем обрести выражение. Различные обстоятельства могут убедить нас отказаться от одного выражения в пользу другого. Чтобы понять это, полезно рассмотреть отношение, в котором решения математических задач состоят к причинам и основаниям их постановки. Понятие «трисекции угла при помощи линейки и циркуля», когда пытаются это сделать, и, с другой стороны, когда доказано, что такое невозможно.
335. Что происходит, когда мы прилагаем усилие – к примеру, составляя письмо, – чтобы подобрать правильное выражение нашим мыслям? – Эта фраза уподобляет данный процесс процессу перевода или описания: мысли уже присутствуют (возможно, были изначально), а мы подыскиваем им выражение. Эта картина более или менее подходит к различным случаям. – Но не может ли здесь происходить что угодно? – Я поддаюсь настроению, и возникает выражение. Или мне открывается картина, и я пытаюсь ее описать. Или мне слышится английское выражение, и я пытаюсь найти соответствующее ему немецкое. Или я делаю жест и спрашиваю себя: какие слова соответствуют этому жесту? И так далее.
Теперь, если спросят: «Ты мыслил, прежде чем подобрать выражение?», Что следовало бы ответить? И каков ответ на вопрос: «В чем заключалась мысль, если она существовала до того, как была выражена?»
336. Этот случай подобен тому, когда кто-то воображает, что нельзя придумать предложение с таким диковинным порядком слов, как в немецком или латинском языке. Сначала нужно помыслить его, а уже затем расположить слова в этом странном порядке. (Французский политик однажды написал: особенность французского языка состоит в том, что слова в нем приходят в том же порядке, в каком их мыслят.)
337. Но разве я уже не закладываю предложение в целом (например) в его начале? Значит, оно безусловно существовало в моем сознании прежде, чем было озвучено! – Будь оно в моем сознании, тем не менее вряд ли порядок его слов значительно отличался. Но здесь мы создаем вводящую в заблуждение картину «намерения», то есть употребления данного слова. Намерение включено в ситуацию в человеческие обычаи и институты. Если бы техника игры в шахматы не существовала, у меня не могло бы возникнуть намерение сыграть в шахматы. Насколько я действительно намереваюсь сконструировать предложение заранее, настолько это возможно благодаря тому, что я умею говорить на рассматриваемом языке.
