633. «Тебя прервали некоторое время назад; ты все еще знаешь, что собирался сказать?» – Если я знаю сейчас и говорю – означает ли это, что я уже думал об этом раньше, но не сказал? Нет. Если только не принять уверенность, с какой я продолжаю прерванное предложение, за критерий мысли, законченной ранее. – Но, конечно, ситуация и мысли, которые у меня были, содержат все необходимое для продолжения предложения.
634. Когда я продолжаю прерванное предложение и говорю, что вот так собирался его продолжить, это словно изложение собственных мыслей по кратким заметкам. Но разве я не истолковываю заметки? Или при данных обстоятельствах возможно лишь продолжение? Конечно, нет. Но я не выбираю между истолкованиями. Я помню, что собирался это сказать.
635. «Я собирался сказать…» – Ты помнишь разные подробности. Но даже все вместе они не показывают твое намерение. Как будто сделан снимок сценической картины, но различимы лишь отдельные детали: здесь рука, там фрагмент лица или шляпа – остальное темно. И все же я словно знаю наверняка, что изображает снимок в целом. Как если бы я способен читать темноту.
636. Эти «подробности» второстепенны не в том смысле, в каком не важны другие обстоятельства, которые я могу припомнить. Но если я говорю кому-то: «На мгновение я собирался сказать…», он не узнает эти подробности отсюда, и ему не нужно о них догадываться. Не нужно знать, например, что я уже открыл рот, чтобы заговорить. Но он может «заполнить картину» таким образом. (И эта способность – часть понимания того, что я говорю.)
637. «Я знаю точно, что собирался сказать!» И все же я не сказал этого. – И все же я не вычитываю это по некоторому другому процессу, который имел место тогда и который я помню.
И при этом я не истолковываю эту ситуацию и предшествовавшие ей. Ведь я их не учитываю и не обсуждаю.
638. Как получается, что, несмотря на это, я склонен видеть истолкование в высказывании «На мгновение я собирался его обмануть»?
«Как ты можешь быть уверен, что какой-то миг собирался его обмануть? Разве твои действия и мысли не были слишком незрелыми?»
Ибо не может ли очевидность быть чересчур скудной? Да, когда следуешь ей, она кажется чрезвычайно скудной; но не потому ли, что не уделяют внимания истории этой очевидности? Мне нужна некая предыстория, чтобы на мгновение возникло намерение притвориться перед кем-то, что я нездоров.
Если кто-то говорит: «На мгновение», он действительно лишь описывает мгновенный процесс?
Но даже история целиком не была очевидностью для реплики: «На мгновение…»
639. Можно сказать, что мысль развивается. Но тут кроется и ошибка.
640. «Эта мысль связана с мыслями, которые приходили мне ранее». – Как так? Посредством чувства такой связи? Но как чувство может вправду связывать мысли? – Слово «чувство» здесь полностью сбивает с толку. Но иногда возможно сказать с уверенностью: «Эта мысль связана с более ранними мыслями» и все же не суметь показать связь. Возможно, это удастся позднее.
641. «Мое намерение ничуть не слабее, чем оно было бы, скажи я: “Теперь я его обману”». – Но если бы ты произнес эти слова, ты бы точно отнесся к ним всерьез? (Стало быть, явное выражение намерения не выступает само по себе достаточной очевидностью этого намерения.)
642. «В тот миг я его ненавидел». – Что здесь произошло? Разве оно не заключалось в мыслях, чувствах и действиях? И приведись мне репетировать тот миг с собой, я должен был бы придать лицу соответствующее выражение, думать об определенных событиях, дышать особым образом, пробудить в себе конкретные чувства. Я мог бы продумать беседу, целую сцену, в которой вспыхнула бы ненависть. И я мог бы проиграть эту сцену с чувствами, приближенными к реальным. И то, что я фактически пережил нечто подобное, естественно помогло бы мне в этом.
643. Если теперь мне становится стыдно своей ненависти, я стыжусь всего: слов, ядовитого тона и т. д.
644. «Я стыжусь не того, что сделал тогда, но намерений, которые у меня были». – А разве намерения тоже не крылись в совершенном мною? Что оправдывает стыд? Полная история событий.
645. «На мгновение я решил…» То есть у меня возникло некое чувство, внутренний опыт, и я его помню. – А теперь вспомни совершенно точно! И «внутренний опыт» намерения, кажется, исчезает снова. Вместо этого помнятся мысли, чувства, движения и связи с ранними ситуациями.
Как если бы изменили настройки микроскопа. Прежде не бросалось в глаза то, что теперь в фокусе.
646. «Что ж, это лишь показывает, что ты неправильно отрегулировал свой микроскоп. Тебе же полагалось изучать определенный слой препарата, а ты смотрел на другой».
Отчасти это правда. Но предположим, что (при тонкой наводке линз) я и вправду вспомнил единичное ощущение; вправе ли я говорить, что это я и называю «намерением»? Могло бы случиться так, что (например) каждому моему намерению сопутствовал некий зуд.
647. В чем естественное выражение намерения? – Взгляни на кошку, когда та охотится на птицу; или на зверя, который хочет убежать.
((Связь с суждениями об ощущениях.))
648. «Я больше не помню слов, которые употреблял, но точно помню свое намерение; я хотел успокоить его своими словами». Что показывает мне моя память; что она предъявляет мысленному взору? Допустим, она лишь подсказывает мне эти слова! – И, возможно, другие, которые заполняют картину более точно. – («Я больше не помню своих слов, но, конечно, помню их дух».)
649. «Значит, если человек не освоил язык, он не в состоянии иметь определенные воспоминания?» Конечно – у него не может быть словесных воспоминаний, словесных желаний и страхов и так далее. А воспоминания и т. д. в языке суть не просто стертые представления реальных событий; ведь разве то, что принадлежит языку, не переживание?
650. Мы говорим: собака боится, что хозяин ее побьет; но не: она боится, что хозяин побьет ее завтра. Почему?
651. «Я помню, что охотно бы остался там подольше». – Какая картина этого желания встает передо мной? Никакая вообще. То, что я вижу в памяти, не позволяет сделать вывод относительно моих чувств. И все же я отчетливо помню, что они были.
652. «Он смерил его недобрым взглядом и сказал…» Читатель повествования это понимает; он не испытывает сомнений. Теперь ты говоришь: «Очень хорошо, он привносит значение, он его угадывает». – Вообще-то нет. Вообще говоря, он ничего не привносит, ничего не угадывает. – Но возможно и что враждебный взгляд и слова позднее окажутся притворством, и что читатель будет сомневаться, истинны они или нет, и потому ему вправду придется угадывать вероятное истолкование. – Однако в этом случае он прежде всего станет угадывать контекст. Он говорит себе, например: двое мужчин, которые тут кажутся настолько враждебными друг другу, на самом деле друзья и т. д. ((«Если хочешь понять предложение, тебе следует представить его психическое значение, соответствующие душевные состояния».))
