И откуда он опять узнает в будущем, каково переживать воспоминание?
(С другой стороны, можно было бы, пожалуй, сказать о чувстве: «Давным-давно», ибо есть тон, жест, которые сопровождают конкретные повествования о былом.)
XIV
Запутанность и бесплодность психологии не следует объяснять, называя ее «молодой наукой»; ее состояние не сопоставимо с таковым в физике, например, в основных началах. (Скорее, оно сопоставимо с конкретным разделом математики. Теория множеств.) Ведь в психологии налицо экспериментальные методы и концептуальная путаница. (А в другом случае концептуальная путаница и методы доказательства.)
Существование экспериментального метода заставляет нас думать, что мы располагаем средствами решения проблем, внушающих тревогу; хотя проблема и метод находятся в разных плоскостях.
Возможно исследование с опорой на математику, полностью аналогичное нашему исследованию психологии. Это столь же мало математическое исследование, как другое – психологическое. Оно не будет содержать вычислений, то есть не окажется, например, логистическим. Быть может, оно заслуживает названия исследования «оснований математики».
Примечания
Перевод выполнен по изданию: Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen. Zweite Auflage. Blackwell Publishers, Oxford, 1997. Это двуязычное издание, в котором оригинальному тексту на немецком языке сопоставлен английский перевод, выполненный ученицей Витгенштейна и видной представительницей аналитической философии Г. Э. Энскомб. Хотя в некоторых абзацах немецкий и английский тексты достаточно сильно разнятся, в целом наличие билингвы существенно облегчило перевод работы Витгенштейна на русский язык, поскольку формулировки самого философа временами настолько образны, отрывисты и/или темны, что разобраться в них на основании одного только оригинала было бы весьма непросто.
Следует сказать несколько слов о принципах перевода. Мы старались по возможности точно следовать за авторским текстом, что не всегда удавалось, учитывая различия в структуре немецкого и русского языков (переводчику английского издания в этом смысле было куда проще). Именно стремлением максимально точно передать авторскую мысль и авторский стиль объясняются и встречающиеся порой в нашем переводе тяжеловесные конструкции, и «рубленые» фразы (Витгенштейн не раз подчеркивал, что его никак нельзя называть блестящим стилистом), и предложения, на первый взгляд маловнятные и противоречащие стилистическим нормам русского языка. Тем же объясняется и лексика: Витгенштейн крайне редко прибегает к техническим и научным терминам, стараясь оперировать словами повседневного языка; вдобавок он нередко употребляет слова, которые при переводе будто бы требуют «замены по контексту», выбора подходящего из ряда синонимов, но мы и здесь следовали за автором (например, слово «атмосфера»). Предыдущий перевод «Философских исследований» на русский язык (М.: Гнозис, 1994) представлял собой не столько собственно перевод, сколько истолкование авторского текста (например, то, о чем автор говорил кратко или упоминал мельком, в переводе развертывалось и объяснялось); именно поэтому было решено подготовить для этого издания новый перевод работы Витгенштейна.
Терминология данного издания «Философских исследований» соответствует терминологии новых русских переводов «Логико-философского трактата» и статей «Культура и ценность» и «О достоверности» (все – М.: Астрель; СПб.: Мидгард, 2010). При этом необходимо отметить, что «поздний» Витгенштейн куда свободнее обращался с собственными терминами, чем Витгенштейн «ранний». В частности, в «Логико-философском трактате» термин «суждение» весьма однозначен, тогда как в «Философских исследованиях» он фактически выступает синонимом слова «предложение». Впрочем, иногда эти термины употребляются различно, и при переводе в этом и схожих случаях мы старались передать эту разницу.
