В отличие от двух других евангельских историй о воскрешении мертвых, явных параллелей с историей Лазаря в еврейской Библии нет. Однако у этого эпизода, как кажется, много общих черт с притчей из Евангелия от Луки о человеке по имени Лазарь, который также умер (Лк 16:19–31). Ученые не раз отмечали существование дополнительных связей между Евангелиями от Луки и Иоанна, достаточных, чтобы предположить некую зависимость последнего от первого или, по крайней мере, наличие у них общего источника. Подозреваю, что Иоанн был знаком с трудом Луки. Только в этих двух Евангелиях говорится о женщине, помазавшей миром ноги Иисуса и отершей их своими волосами. Лука, судя по всему, добавил эту деталь к оригинальной истории, что была у Марка и которую дословно скопировал Матфей (Мк 14:3–9, Мф 26:6–13). Впрочем, Иоанн включает в свой текст добавление Луки (Лк 7:36–50, Ин 12:3–8). И Лука, и Иоанн делают мотивом предательства Иуды то, что в него вошел сатана или дьявол (Лк 22:3, Ин 13:2). Ни Лука, ни Иоанн не используют слово «Гефсимания». И у Луки, и у Иоанна в день воскресения Иисуса в его гробнице присутствуют два ангела. Наконец, есть указанная выше связь двух историй Лазаря.
Думаю, рассказ о воскрешении Лазаря у Иоанна – не более чем притча Луки о Лазаре и богаче (его еще именуют Дивес), превращенная в историю. Эти два эпизода не просто объединены именем «Лазарь», еще и тема притчи Луки идентична с тем, что Иоанн пишет о последствиях описываемого чуда. У Луки Авраам говорит: если люди «Моисея и Пророков не слушают, то, когда бы и воскрес кто из мертвых, не убедятся они» (Лк 16:31). Именно так и происходит у Иоанна в эпизоде с воскрешением Лазаря.
Детали рассказа о воскрешении Лазаря в Евангелии от Иоанна, кажется, выстроены по принципу контраста с элементами его же повествования о Пасхе. Лазарь был мертв четыре дня. По представлениям некоторых иудеев, душа умершего пребывала рядом с его могилой вплоть до третьего дня, затем покидала его, и потом процесс разложения становился необратимым. Три дня – именно тот предел, который мы встречаем в истории Иисуса. Как у гробницы Лазаря, так и у гробницы Иисуса женщина по имени Мария оплакивала умершего (Ин 11:33, Ин 20:11). Вход в гробницу Лазаря, как и в гробницу Иисуса, был запечатан камнем (Ин 11:38, 20:1). В истории Лазаря Иисус приказывает убрать камень (Ин 11:39). В пасхальной истории Мария Магдалина находит камень уже отваленным от входа (Ин 20:1). Лазарь выходит наружу, все еще связанный погребальными пеленами (Ин 11:44). Симон Петр и любимый ученик видят погребальные пелены лежащими отдельно, как будто тот просто поднялся из них (Ин 20:6–7).
Иоанн, как представляется, создает намеренный контраст между двумя воскрешениями. В случае Лазаря это было физическим возвращением умершего к жизни в нашем мире. Лазарь по-прежнему облечен в одежды смерти, которая неизбежно настигнет его позже, когда он снова умрет. В пасхальной истории Иоанна Иисус освобождается от савана: он уже никогда больше не будет связан узами смерти. Павел отмечает, что «смерть больше не имеет над Ним [Христом] власти», и что «Христос, восстав из мертвых, больше не умирает» (Рим 6:9). Воскрешение Лазаря было чисто физическим, тогда как воскрешение Иисуса предполагало его телесное преображение, позволившее ему снова подняться к Отцу (Ин 20:17), после чего он уже не был связан никакими физическими законами мироздания. Теперь он мог проходить через стены (Ин 20:19), одним дуновением даровать Святой Дух ученикам (Ин 20:22) и явиться им по своему желанию у Галилейского моря (Ин 21:4).
На этом заканчиваем наше исследование трех евангельских эпизодов, в которых Иисус изображается имеющим власть воскрешать мертвых. Первый из них, судя по всему – пересказ истории Елисея, второй – пересказ истории Илии, а третий – историзация притчи из Евангелия от Луки. Данное исследование еще раз убеждает меня в том, что буквальное восприятие сверхъестественных событий в Евангелиях – нарушение изначального замысла их авторов. Иисус не воскрешал мертвых в прямом смысле слова. Скорее, он представлен в данных эпизодах как стоящий выше Елисея или Илии – пророков, которые, как считалось, получили свою власть непосредственно от Бога. Люди чувствовали в нем жизненную силу, запредельную власть и присутствие вечного и бесконечного Бога. Поэтому они всеми силами пытались передать при помощи языка и понятий еврейского мира I века нашей эры глубинный смысл своего опыта встречи с Иисусом. В нем им открылось присутствие святого Бога, не ограниченного ни условиями человеческого существования, ни временем, ни пространством, ни даже самой смертью.
Чудеса в Новом Завете снова и снова оказываются просто литературными приемами, позволяющими авторам Евангелий говорить о наступлении Царства, доступного для всех, у кого есть глаза, чтобы видеть. Чудеса – лишь часть общего видения цельности, которое побуждает нас стремиться в запредельность, к чему мы предназначены самой судьбой. Иисус – человек, чья способность жить, любить и быть дала возможность всем, кто с ним соприкасался, войти в бесконечную жизнь, испытать неограниченную любовь, обрести беспредельную полноту бытия. Он не нарушал естественные законы природы, не совершал чудес, не исцелял больных и недужных, не воскрешал умерших. Просто лишь чудеса позволяли евреям I века объяснить в достаточно выразительных терминах то, с чем, по их мнению, они встретились в личности Иисуса.
Сегодня этот сверхъестественный язык I века не только затемняет для нас реальное значение Иисуса, но и искажает его. Он либо ведет к истерическим попыткам оправдать то, что оправдать нельзя – просто без них можно рухнуть в страшную бездну небытия, – либо наводит на мысль, что традиционное понимание Бога иррационально и бессмысленно, а это, в свою очередь, вынуждает нас отбросить религию и погрузиться в пустоту мира без Бога. Возможно, если мы сумеем освободить Иисуса из пут религии – символов веры, доктрин, догматов, – то снова услышим его призыв войти в переживание Бога, ведущее к полноте жизни. Именно такого Иисуса я и ищу. Он не чудотворец и никогда им не был. Он не ходил по воде, не исцелял больных и не воскрешал мертвых. Скорее, в своей радикальной человечности он пережил подлинное значение Бога, что и побудило тех, кто видел перед собой его жизнь или ощутил на себе его силу, заявить: «Бог был во Христе» – а значит, как утверждают авторы Евангелий, тот же самый Бог может пребывать и в тебе, и во мне.
Теперь мы перейдем к рассмотрению того, как в истории Иисуса жизнь преображает смерть. По мере того как в человеке Иисусе раскрывается божественное начало, мы начинаем понимать: это начало не слишком-то отличается от человечности.
Если мы сумеем освободить Иисуса из пут религии – символов веры, доктрин, догматов, – то снова услышим его призыв
9 Распятие: литургия под маской истории
Ибо я передал вам во-первых то, что и принял: что Христос умер за грехи наши по Писаниям, и что Он был погребен.
1 Кор 15:3–4a (это все письменные сведения о Распятии, имевшиеся у христиан до 80-х годов нашей эры)
Если, как я предположил в одной из предыдущих глав, посвященной двенадцати апостолам, Иуда, якобы выдавший Иисуса властям и тем самым обрекший его на смерть – не исторический персонаж, то какова доля истории в остальной части повествования о Распятии Иисуса? К этому вопросу мы сейчас и перейдем.
