Такая перспектива, требующая суеверного подхода к чтению Библии, при всей своей изобретательности едва ли правдоподобна. Тем не менее она до сих пор преобладает в кругах фундаменталистов. Матфей как никто другой поощрил ее своей формулой: «А это все произошло, чтобы исполнилось сказанное Господом чрез пророка» (1:22), – эту фразу он использовал в тексте не раз и во множестве форм. Иоанн повторяет ту же формулу снова и снова, когда пишет: «Ибо произошло это, да исполнится Писание» (19:36). Однако на самом деле все произошло совсем не так.
Первые христиане, все без исключения евреи, стремясь истолковать силу, присутствовавшую в жизни Иисуса, принялись лихорадочно исследовать священные писания своего народа. Они не только искали способ понять источник его силы, но, что еще более важно, пытались осмыслить, как того, благодаря кому они встретили Бога, могли просто распять на кресте. Пока их раздирал этот внутренний спор, они утешились, когда нашли подтверждение своей веры в священных текстах, в рамках которых стала формироваться их память об Иисусе. Они вместили его жизнь в этот постепенно складывавшийся библейский портрет. Да, Иисус был далек от образа мессии, который должен был прийти заранее предрешенным образом и осуществить чаяния израильского народа, но они просто встраивали историю Иисуса в библейскую модель. Конечно, в нем могли видеть чудесное исполнение пророчеств Писания, коль скоро первые христиане сперва прочли Писания, а затем подогнали под эти ожидания свою память об Иисусе. Сделать это оказалось тем легче, что никаких свидетелей не было. Историю Иисуса могли скроить заново из цельной библейской ткани. Разумеется, он умер «по Писаниям». Подозреваю, даже саму историю Страстей изначально составили религиозные проповедники для выступлений в синагогах, и литургические формы она приняла позже, лишь по мере того, как христиане создали свою богослужебную традицию, расширявшую и даже подменявшую собой еврейскую Пасху – традицию, в которой библейская реконструкция последних событий в жизни Иисуса воспроизводится из года в год как часть литургии Страстной недели.
Опыт Иисуса был реален. Однако евангельское объяснение этого опыта и даже евангельское объяснение смерти Иисуса не имеют ничего общего с историческим воспоминанием. Историю о смерти Иисуса рассказывали так же, как и легенду о его рождении: обе изобилуют мифическими символами, которые воспламеняли воображение Церкви и в конце концов изменили ее память так, что герои драмы стали восприниматься как реальные лица. В истории Распятия такими неисторическими персонажами стали разбойники, распятые вместе с Иисусом, толпа, которая насмехалась над ним, а также Иосиф из Аримафеи, предоставивший гробницу для его погребения. К высказываниям легендарного характера, приписываемым Иисусу, можно отнести все слова, будто бы сказанные им на кресте.
Правда в том, что Иисуса казнили римляне. Правда и то, что общепринятым методом казни у римлян было распятие. И, само собой разумеется, такая смерть требовала объяснения: она противоречила всему, что ученики узнали о Боге через жизнь Иисуса. Однако ни обстоятельства его смерти, ни люди и события, наполняющие повествование о Распятии, не имеют отношения к истории. Все это часть одного величественного образа, призванного во имя истолкований. Иисус открыл двери в души учеников, стремившихся к пониманию, их «зажало» между преображающей памятью о его жизни и страшной реальностью его смерти – и они пребывали в этой долине отчаяния до тех пор, пока не сумели разрешить конфликт. В какой-то момент с ними случилось нечто, превратившее саму его смерть в еще одно проявление его животворящей любви. Именно это позволило им увидеть в смерти Иисуса часть исполнения замысла Божьего. Я еще вернусь к этому конфликту в своих последних главах. На данный момент я просто обозначу эти темы и позволю им бить в сознании ключом!
Иудеи пытались осмыслить, как того, благодаря кому они встретили Бога, могли просто распять на кресте
Теперь обратимся к этому поворотному моменту и исследуем его во всех возможных измерениях. Это Пасха.
11 Вечная истина в мифах о Воскресении и Вознесении
Буквальное восприятие Пасхи стало характерной ересью традиционного протестантизма и католичества, и на место преображающего таинства явились пересуды с пометой «сказанному верить».
Теперь мы подходим к тому решающему моменту, который сделал само существование христианства возможным. Мы отмечаем его как праздник Пасхи и называем Воскресением. Но на самом ли деле речь идет о реальном событии? Если воскресения в действительности не было, то, по-видимому, в христианстве не остается ничего, способного вызвать хоть какой-то интерес. Во всяком случае, именно таким было убеждение Павла, когда он писал: «А если Христос не восстал, напрасна вера ваша… мы несчастнее всех людей» (1 Кор 15:17–19). Здесь наши поиски исторического Иисуса наталкиваются на последнее испытание. Нам нужно отделить миф от реальности и принять окончательное решение. Проблему обычно представляют так: либо воскресение реально, либо христианство стоит на иллюзии и долго не протянет. Но на мой взгляд, все не так просто.
Я понимаю беспокойство и даже тревогу, которую испытывают многие, достигнув этого последнего перекрестка в истории нашей веры, но нам его не избежать. Вопрос, который следует здесь поставить – чему именно мы должны сказать «да» или «нет»? Иными словами, что такое воскресение? Я могу сказать абсолютно честно и с глубочайшей убежденностью: на мой взгляд, воскресение Иисуса было реальным. В подтверждение своей точки зрения могу сослаться на объективные данные, свидетельствующие о том, что после Распятия Иисуса произошло некое крайне важное и значительное событие, повлекшее за собой драматические и судьбоносные последствия. Перемены, ставшие результатом события, легко подтвердить документально, однако само событие, вызвавшее к жизни эти перемены – нет. Мы уже отмечали то, что кажется бесспорным историческим фактом: как только Иисус был арестован, ученики бежали и, по всей вероятности, он умер в одиночестве. Но столь же несомненным представляется и тот факт, что после распятия некое переживание колоссальной внутренней силы не только вернуло учеников обратно к Иисусу, но дало им силу и мужество открыто исповедовать Иисуса даже перед лицом возможных преследований и мученичества. Они ни разу не дрогнули. Их уверенность была такой, что ни угрозы, ни запугивания отныне не могли отделить их от Бога, которого, по их мнению, они встретили в Иисусе. Когда они пытались облечь содержание этого преображающего опыта в слова, то использовали такие выражения, как «Он не мог быть держим ею [смертью]» и «Мы видели Господа». Что-то должно было произвести столь разительную перемену в их жизни.
Вместе с тем следует отметить: пасхальный опыт изменил и то, как ученики воспринимали Бога. Самая сущность иудаизма отражена в символе веры, известном как Shema: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть». Как утверждается в Shema, ни один еврей или еврейка никогда не должны преклонять голову ни перед кем, кроме святого Бога. Однако после смерти Иисуса те же ученики-евреи стали воспринимать Бога так, что они уже не отделяли Иисуса от Бога. Иисус из Назарета стал для них человеческим обликом Бога
[40], поэтому еврей Фома мог сказать еврею Иисусу: «[Ты] Господь мой и Бог мой!» (Ин 20:28). Опять же, что-то должно было послужить причиной столь резкой перемены.
