История Распятия была намеренно составлена так, чтобы смерть Иисуса походила на смерть пасхального агнца. По-видимому, такое толкование возникло еще до написания Евангелий. Кроме того, именно благодаря ему в христианскую историю вошли слова «Агнец Божий», ставшие одним из самых распространенных именований Иисуса.
Прежде чем мы сможем полностью понять значение этого образа и его связь с пасхальным «Агнцем Божьим», следует обратиться к учению о Пасхе, содержащемся в Торе и переданном как заповедь людям на вечные времена (Исх 12, Лев 23). Пасха вошла в еврейскую традицию как сопровождение последней из казней, которую, как утверждалось, Бог евреев наслал на египтян, чтобы заставить фараона отпустить народ Израиля из рабства (Исх 7:14–11:10). Ни одна из предыдущих казней не достигла цели, и Бог, посоветовавшись с Моисеем, решил нанести последний и самый ужасающий удар. Бог (возможно, в виде «ангела смерти») прошел через всю землю Египетскую, чтобы истребить (разве это нельзя назвать божественным убийством?) всех первенцев мужского пола в каждом доме, начиная с дома фараона и кончая животными в стадах (Исх 11:6). Чтобы удостовериться в том, что эта казнь падет только на египтян, Бог, опять же через Моисея, велел евреям собраться семействами, призвав всех одиноких, пожилых и овдовевших (Исх 12:4). Малым семьям надлежало звать соседей. Затем каждая группа должна была взять ягненка из своих стад и принести его в жертву, помазав его кровью дверные косяки всех еврейских домов. Когда Бог (или «ангел смерти») приближался к дому, дверной косяк которого был помазан кровью, то «проходил мимо» этого дома – отсюда и название праздника, Песах, или Пасха. Помазанный кровью дверной косяк чудесным образом гарантировал, что жертвами этой казни стали только египтяне. Кровь пасхального агнца имела, следовательно, власть рассеять, сломить или отогнать присутствие смерти. Основанная на самой примитивной, суеверной племенной памяти, эта история, тем не менее, впечатляла.
Затем тушу заколотого ягненка очищали от кожи, разделывали и зажаривали: она становилась основным блюдом на праздничной пасхальной трапезе. Суть трапезы состояла в том, что семья собиралась вокруг стола Господня и ела плоть «Агнца Божьего». Здесь уже можно заметить смешение разных мотивов иудейской Пасхи и евхаристии. Так в Пасхе выразилась главная истина, которую первые христиане обрели в Иисусе – он жил так, что перед ним в ужасе отступили даже силы смерти.
Подозреваю, что изначально связь между Распятием Иисуса и закланием пасхального агнца не опиралась на историческую память о Пасхе как о времени Распятия. Скорее, она стала итогом непрестанных толкований, вдохновленных, вероятно, словами Павла об Иисусе: «Пасха наша» (1 Кор 5:7). Готов держать пари, что какой-нибудь ранний христианский проповедник на богослужении в синагоге, возможно, в преддверии праздника Пасхи, сослался на Павла – и в своей проповеди о Христе по-новому истолковал пасхальные символы в свете опыта Иисуса. Если бы меня попросили воссоздать эту проповедь, то, на мой взгляд, в нее могли входить такие параллели:
• Иисус и пасхальный агнец были принесены в жертву;
• Кровью одного были помазаны дверные косяки еврейских домов; кровью другого – крест меж землей и небом, притолока мира;
• Кровь обоих имела власть избавлять от смерти.
Видимо, подход проповедника был примерно таким: «Те из нас, кто подходит к Богу под защитой крови новой пасхальной жертвы, теперь осознают, что больше незачем бояться смерти. Иисус позвал нас за собой в бесконечность вечно живущего Бога. Последний враг, о котором говорил Павел, повержен. У смерти больше нет власти над ним, а значит, и над теми из нас, кто был покрыт кровью, отмечавшей его смерть. Он жив был в Боге, а значит, так можем и мы».
В Пасхе выразилась главная истина, которую первые христиане обрели в Иисусе – он жил так, что перед ним в ужасе отступили даже силы смерти
Так Распятие стали толковать через опыт Пасхи. Когда история Страстей наконец обрела письменную форму, начали говорить, что она случилась в дни Пасхи. Авторов Евангелий заботила не историческая хроника, а проникновение в опыт встречи людей с Иисусом, который заставил их видеть даже в его смерти власть достаточную, чтобы уничтожить смерть как таковую и дать человечеству возможность перейти на новый уровень сознания. По-видимому, именно это и сделал опыт Иисуса.
Евангелия были написаны, чтобы позвать нас к новой жизни с Иисусом – к жизни, где смерть не властна, – и к новой человечности, способной достичь запредельного. Увидев Распятие вовлеченным в орбиту Пасхи и осознав, что в Иисусе видели пасхального агнца, мы вступим в совершенно новое измерение того, что значит Иисус и того, что значит быть человеком. И это откроет нам дверь в новое христианство.
15 Иисус в символике Йом-Киппура
Детали Распятия – не история. Иисус не стал исключением из правил: на кресте ему перебили ноги, как их перебивали всем. И не кричала толпа, требуя его казни. И не было никакой драмы с освобождением Вараввы.
Посещавшие синагогу ученики Иисуса обнаружили, что их опыт встречи с Иисусом постоянно толковали в смыслах еврейского богослужения. Поэтому увидеть Иисуса сквозь призму иудейской Пасхи, как мы это сделали в предыдущей главе, – значит совершить первый важный шаг в попытке отделить миф от человека. Однако он не должен стать последним. Постепенно обретая новое и более чувствительное зрение, мы идем дальше, чтобы снова убедиться в том, что, помимо Пасхи, память об Иисусе до написания Евангелий в значительной мере формировалась под влиянием еще одного особенного дня в еврейском литургическом календаре, известного как Йом-Киппур, или День Искупления. Да, слову «искупление», взятому из названия этого еврейского праздника, суждено было стать именем важнейшей доктрины, своего рода краеугольного камня в христианском богословии, скрепляющего все его элементы – от крещения до евхаристии – на основе трактовки Иисуса как искупителя. Многие даже понятия не имеют о том, как это слово проникло в христианскую традицию. И в этой главе я надеюсь пролить свет на утраченную связь.
Как только Иисуса отождествили с жертвенным агнцем Пасхи, представляется почти неизбежным, что скоро его начали отождествлять еще с одним жертвенным ягненком, игравшем роль в другом еврейском религиозном празднике. Такую возможность дал Йом-Киппур. Параллели выглядели и последовательными, и очевидными. Как пасхальный агнец, так и ягненок Йом-Киппура закалывались. Оба они, как считалось, приносили своего рода «избавление» через пролитие крови. Кровь пасхального агнца взывала к страху людей перед смертью. Кровь жертвенного ягненка Йом-Киппура – к глубинной потребности человека в единении с Богом, а также к сознанию того, что это единение подрывалось чувством отчуждения, вины и греха. Обе эти литургические практики стали теми средствами, благодаря которым еврейский народ видел в смерти жертвенного животного символическую дверь в новый путь к единству. Так обратим внимание на Йом-Киппур и постараемся понять, почему первые ученики Иисуса считали уместным выражать обретенный в нем смысл сквозь призму этого еврейского религиозного праздника.
