Всем знакомо чувство разлуки, отчуждения и одиночества, порожденного, как я полагаю, травмой самосознания. Эта травма проявляется в нас как тревога из-за бессмысленности, сопровождающей любые внешние человеческие усилия найти и постигнуть высший смысл жизни перед лицом временности нашего бытия. Она подпитывает в нас чувство вины и страха. Она же составляет неотъемлемую часть любой подлинной человечности. Ее не избежать никому, но у каждой религиозной системы есть свой способ с ней справиться.
В литургии евреи обращались к этим потребностям и сторонам жизни в дни ежегодного обряда массового покаяния, на котором символически преодолевалось их чувство отчуждения от Бога, источника жизни. Именно в этом была суть Йом-Киппура. Когда последователи Иисуса впервые установили связь между ним и Йом-Киппуром, они по-новому восприняли то, что пережили при встрече с Иисусом. Это довольно сложная история: еврейский праздник многогранен.
Связь между Иисусом и Йом-Киппуром, по-моему, берет начало от Павла, который в Послании к Коринфянам (середина 50-х годов) впервые письменно истолковал Распятие, утверждая при этом, что отразил самую раннюю традицию понимания Иисуса, которую ему передали (1 Кор 15:1–11). Подозреваю, он сознательно описывал Распятие Иисуса в терминах Йом-Киппура, когда говорил, что Иисус умер «за грехи наши», – тем самым выражая идею, что смерть Иисуса имела вполне ясные последствия для всех людей в драме спасения. Другими словами, это заявление о том, что смерть Иисуса не была ни случайной, ни бессмысленной, но имела определенную цель, а возможно, даже была предопределена свыше. Попробуем понять, что имел в виду Павел, увязывая смерть Иисуса с нашими грехами, – это основной мотив, связанный с жертвенным ягненком в литургии Йом-Киппура.
Прежде всего, у Павла это очень важная тема. Она встречается в его посланиях неоднократно. Так, в Послании к Римлянам Павел говорит, что Иисус был поставлен Богом «в умилостивление кровью Его чрез веру» (Рим 3:25). Он цитирует Псалмы (31/32:1) о блаженстве того, «чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты» (Рим 4:7). Он ссылается на Исаию (59:20, 21), говоря об избавителе, который устранит грехи людей (Рим 11:26, 27). Он называет Иисуса тем, кто отдал себя «за грехи наши, чтобы избавить нас» (Гал 1:4). Нет, для иудея Павла эта тема не проходная – она играет ключевую роль в его взглядах и тесно связана с отголосками празднования Йом-Киппура.
В то время как начало этой связи с Йом-Киппуром было положено Павлом, более поздние авторы взяли ее за основу и сделали частью общей трактовки образа Иисуса, возникшей очень рано. К тому времени, когда было написано Евангелие от Марка, Павлова идея получила развитие. Марк предположил, что смерть Иисуса была «выкупом», требуемым за освобождение людей от рабства греху (Мк 10:45). Матфей повторяет мысль Марка дословно, без каких-либо комментариев (Мф 20:28). Однако кому заплатили этот «выкуп», из Евангелия не ясно: христианские богословы веками обсуждали, Богу ли его заплатили – или дьяволу. В любом случае такая трактовка исходила из того, что выкуп был необходим: жизнь была слишком поражена отчуждением, поисками смысла бытия и чувством вины. Отсюда острое ощущение, что человеческая жизнь, так или иначе, находилась в неволе, не имея никакой возможности обрести свободу от мучительного страха. Слово «выкуп» предполагает также, что люди сами не смогли заплатить требуемую цену и потому понадобился заместитель – способный взять выкуп на себя. Эта идея, в отрыве от ее еврейских корней, имела интересную и довольно разрушительную историю, по мере того как религиозные системы превращали ее символическое значение в буквальное.
К тому времени, когда было написано Евангелие от Иоанна, связь между Иисусом и жертвой Йом-Киппура уже прочно укоренилась. Образ Иисуса теперь трактовали в символах Йом-Киппура. В первый же раз, когда в четвертом Евангелии Иоанн Креститель видит Иисуса из Назарета, автор заставляет его произнести фразу, прямо заимствованную из литургии Йом-Киппура, чтобы четко сформулировать свое понимание Иисуса: «Вот Агнец Божий, Который берет грех мира» (Ин 1:29).
За этими образами стояла древнееврейская мифология, объяснявшая происхождение человеческого греха. Библейское предание гласит: люди в саду Эдемском ослушались Бога, за что были изгнаны прочь от лика его. Сад Эдемский – то место, где мы первоначально находились в единении с Богом, но после первородного греха люди навеки обречены жить «к востоку от рая»
[52], или в состоянии отчуждения от Бога. Это представление о человеческой жизни как отчуждении от Бога отвечало на многие человеческие вопросы. Почему мужчины должны в поте лица трудиться наперекор стихиям, добывая хлеб насущный? Почему женщины должны рожать в муках? Почему мы все так стремимся вернуться в этот сад? Все это произошло из-за нашего отделения и отчуждения от Бога, следствием чего стало изгнание из мифического Сада Эдемского. Люди были сотворены бессмертными, и наш изначальный статус предполагал, что мы могли идти вместе с Богом к совершенству. Однако теперь его слава для нас навсегда закрыта. Согласно еврейскому мифу, ангел с пламенным мечом охранял вход в Эдемский сад, чтобы мы никогда не смогли вернуться к нашему изначальному статусу (Быт 3:24). Нам пришлось смириться с болью человеческого существования, утратой бессмертия и неизбежностью смерти, ставшей окончательным наказанием за греховность. Согласно такому представлению о человеческой жизни спасение предвиделось в будущем, когда это отчуждение будет преодолено. Одним из постоянных символов отчуждения стала вина – вина, вызванная нашей собственной человеческой неполноценностью, сознанием того, что мы не отвечаем предназначению, для которого были созданы. Поэтому спасение представлялось как прощение и восстановление. Спасение станет тем моментом, в котором единство с Богом будет вновь обретено. Вот так искупление превратилось в один из важнейших богословских терминов.
Поскольку именно таким было самое раннее библейское определение человеческой жизни, мы не удивимся, обнаружив, что Священное Писание изобилует, можно сказать, божественными инициативами, направленными на достижение искупления или «всепрощения». По крайней мере, Библия стала толковаться в этом ключе, особенно в более поздних христианских кругах, где доктрина искупления стала главной темой. Сначала это история Ноя и потопа, когда Бог, отчаявшись при виде зла, присутствующего в его благом творении, драматически уничтожил все человечество, кроме одной семьи – праведного Ноя, его жены, трех сыновей и их жен. Данный рассказ предполагал, что, по мысли Бога, человеческие пороки умножились настолько, что искупление мира стало уже невозможным. Поэтому новый божественный план заключался в истреблении всего человечества и его воссоздания заново, начиная с единственной праведной семьи. Все остальное творение, согласно библейскому рассказу, должно было обрести спасение благодаря Ною, который взял с собой в ковчег «каждой твари по паре». Разумеется, предание о потопе порождает множество рациональных проблем, но ведь то же самое происходит с большинством мифов, когда их понимают буквально. Так или иначе, рассказ приводит к неумолимому выводу: человеческая жизнь поражена злом, создающим пропасть между нами и Богом, и преодолеть ее люди не могут. В конечном счете мы не способны спасти самих себя.
