А еще мною движет то, что я живу в самом конце христианской эры и уверен, что застану кончину христианства в его историческом понимании. Христианство, возникающее у нас на глазах в Америке и в странах третьего мира… нет, с ним мне не по пути. Не хочу полнить душу борьбой за нелепые притязания, беспокойством и гневом. Не хочу преклоняться пред Богом, который требует только ползать во прахе, и хранить верность традиции, что велит глушить голос рассудка. Я жажду подлинной веры, и многое из того, что столько веков говорили об Иисусе, счесть правдой уже не могу. И должен признать это честно и откровенно.
Иные в стенах официальной Церкви заходятся от восторга, крича на всех углах, будто я не в силах хранить преданность древним догматам, ибо ушел от веры отцов и уже не смею звать себя христианином – или, по крайней мере, относить себя к «верным христианам». Эти критики, похоже, не отдают себе отчета в том, сколь скомпрометировано в наши дни само понятие «верного», ортодоксального, традиционного христианства. Ни один сколь-либо мыслящий человек сегодня не может утверждать, будто Земля находится в центре Вселенной. И тем не менее, в традиционном христианстве и традиционной христологии это утверждение – гораздо более важный компонент, нежели это готовы признать нынешние апологеты веры. Несмотря на поистине революционные перемены в нашем представлении о необъятном космосе, эти люди по-прежнему видят Бога как некое сверхсущество, которое обитает вне нашего мира, где-то за пределами небес, и время от времени вторгается в ход человеческой истории. А история Иисуса, изложенная в таком ключе, предстает как ярчайший пример такого божественного вмешательства. Традиционная христианская доктрина все еще изображает Иисуса как пришельца свыше, который был рожден от Бога чудесным образом и по завершении своей миссии снова вернулся к Богу, вознесшись в космическое пространство. Миссия же эта, по словам ортодоксов, заключалась в том, чтобы принести спасение падшему миру – что и было достигнуто через смерть Иисуса на кресте. Все эти утверждения, на всех уровнях смысла, стали для меня просто чепухой, чем-то вроде богословской абракадабры. И все же каждое воскресное утро в той или иной форме они звучат на литургиях в большинстве христианских церквей по всему миру. У меня нет желания и дальше делать вид, будто подобные понятия по-прежнему имеют для меня значение или стоят того, чтобы и дальше держаться за них.
Иногда, когда приходится отвечать на непрестанные нападки тех, кто живет в узах «вчерашнего христианства», возникает такое чувство, будто меня хочет заклевать до смерти стадо гогочущих гусей. Эти ревнители «традиций» так заняты отстаиванием ответов из давно минувшего прошлого, что уже не помнят, в чем, собственно, заключались изначальные вопросы, на которые были даны эти ответы. Они не понимают, что, по сути, сами похоронили Иисуса в гробнице иного мира, иного времени и иного места. То ли из страха, то ли из инстинкта самозащиты они все время винят меня в отречении от Иисуса, даже не сознавая, что для меня подобное совершенно немыслимо. Моя верность Иисусу прочна и непоколебима. Он не только в центре моей веры, но и в центре всего моего бытия. Но я верен Иисусу как опыту встречи с Богом, а не его традиционным толкованиям. И разница весьма велика.
Я никогда не мог понять, почему до сих пор мы так и не признали, что никакими фразами – призванными отразить наши намерения, желания, мнения, восприятия, представления, – вечную истину не охватить. Всякий раз, когда возникает потребность истолковать некое сильное вневременное переживание, его истинность оказывается в оковах языка, уровня знаний и мировоззрения толкователя. Любое объяснение всегда дается в терминах и идеях, обусловленных и ограниченных временем. Отождествлять предельную истину Бога с ее объяснением – все равно что смешивать вечное с преходящим, а конечную реальность – с ее крошечной частью. Именно эту ошибку извечно делают религии, и именно поэтому все они рано или поздно умирают. Христианство, как ясно теперь – не исключение.
Как бы ни воспринимали Иисуса его современники, в наши дни его образ опутан паутиной средневековых доктрин – древних, истлевших, недостойных доверия. И из-за этой паутины любой серьезный богословский диспут способен разве что возвести стену и отделить тех, кто громче всех орет, от тех, кому на все плевать. Иисус или становится пленником религиозных истериков, вечно запуганных, неуверенных в себе, невротичных – или же превращается всего лишь в бледную тень самого себя, символ давно ушедших веков и ностальгической тоски по былой вере, ушедшей навсегда. Ни один из этих двух вариантов меня не устраивает. Но пусть даже я и сознаю все это, меня по-прежнему влечет к этому Иисусу, и я намерен и дальше следовать за ним – столь же страстно и неутомимо. Истину, которую я, по моему глубокому убеждению, сумел в нем обрести, я не отдам ни тем, кто стремится оправдать то, что нельзя оправдывать, ни тем, кто жаждет избавиться от всех идей прежней эпохи, которые в наши дни кажутся совершенно бессмысленными.
Отождествлять предельную истину Бога с ее объяснением – все равно что смешивать вечное с преходящим
И не какая-то там сторонняя сила, а именно моя Церковь в одной из своих аккредитованных богословских семинарий научила меня воспринимать Библию критически. Почему же теперь я должен бояться подхода моей собственной Церкви к Священному Писанию? Нет, я применю полученные знания – и покажу моим читателям со всей ясностью, как мало исторические факты на самом деле говорят нам о предпосылках, на которых строится вся излагаемая нами история Иисуса. Иных этот анализ шокирует, ведь они и не подозревали, что все это известно академикам уже много веков. Однако я не хочу на этом останавливаться. Я воспринимаю Библию со всей серьезностью – и потому исследую ее страницы в поисках разоблачающих, но скрытых от взора подсказок-ключей. Я использую эти подсказки, проникшие в евангельскую традицию, и явлю смысл изначального опыта Иисуса. Именно впечатления тех, кто повстречал Иисуса, породили все сверхъестественные объяснения, – а не наоборот. И надеюсь, я смогу ясно показать: эти подсказки выходят на свет, если взглянуть на сугубо иудейские документы – известные нам, христианам, как Евангелия от Марка, Матфея, Луки и Иоанна, – сквозь призму иудейского мировоззрения. Я перечисляю их в порядке исторического возникновения: на мой взгляд, уже это послужит ценным подспорьем для их толкования. Я обозначу эти ключи ясно и четко и постараюсь провести читателей в самую суть впечатления, явленного Иисусом, – впечатления, сила и глубина которого и привели к тому, что его историю облекли в слова и записали.
Эта внутренняя потребность познать образ Иисуса за гранью Евангелий стала частью меня с тех пор, как я, еще мальчишка, впервые испытал на себе всю силу его личности. Я обрел в нем твердую опору в довольно бурном море жизни. Он дал мне безопасность, которую мне обещала моя фундаменталистская Евангелическая Церковь. Сейчас, глядя в прошлое, нетрудно объяснить, чем он меня так привлек. Я рос с отцом-алкоголиком, который умер, когда мне было двенадцать, и матерью, обреченной на бедность, неизбежно настигающую любого, кто пытается выжить в нашем мире, не закончив даже школу. Я отчаянно жаждал уверенности, которую, по уверениям моей Церкви, мог дать только Иисус. Все, что от меня требовалось – верить и повиноваться. Жить по Библии, в прямом смысле слова.
