Вопрос: почему все эти колоссальные изменения в сознании произошли лишь тогда, когда христианство отступило в тень, а его место занял атеизм? Почему официальное христианство не пожелало бросить вызов бесчеловечным практикам, когда обладало для этого достаточной властью? Если это всего лишь дело случая и никакой связи тут нет, почему основная часть официального христианства так яро противилась этим переменам? Почему и сейчас основные ветви официального христианства неустанно бьются против полного равенства мужчин и женщин в Церкви и в обществе? Почему христианские лидеры, занимающие самые высокие посты, и сегодня пытаются лишить недавно эмансипированных женщин права принимать решения относительно их собственных тел? Почему и теперь сегрегация в Америке заметнее всего в час богослужения? Почему христианская Церковь до сих пор остается главным оплотом гомофобии в христианском мире? Что такого в христианстве, основанном на понятии о теистическом Боге, что и в наши дни оно требует бесконечных жертв? Разве отказ от предрассудков, утверждающий человеческое достоинство тех, кому стереотипные определения нашего религиозного прошлого отводили роль жертв, не служит как нельзя лучше провозглашенной Иисусом цели – принести всем жизнь в избытке? Не были ли теистические концепции, в рамки которых мы всегда помещали Бога и через которые осмысливали Иисуса, причиной нашей духовной слепоты? Думаю, так и есть, но прежде, чем сделать окончательный вывод, позвольте рассмотреть историю нашей христианской религии с другой точки зрения, чтобы привлечь дополнительные данные.
Самый поверхностный взгляд на христианскую историю дает массу свидетельств: теистическая религия и убийственный гнев связаны напрямую. Верующие обычно не решаются взглянуть в лицо этому факту, но это явная и болезненная истина. Стоит только послушать, как беседуют о религии люди разных взглядов, и мы увидим, как быстро нарастает гнев, лишая разговор даже подобия цивилизованности. Крики, несдержанность, постоянные перебивания, угрозы, взаимные оскорбления… Религиозные дебаты превращаются в зону боевых действий, по сравнению с ними даже уличные перебранки кажутся образцом вежливости.
В тех конфликтах, куда меня вовлекали как епископа, уровень враждебности порой достигал немыслимых размеров. На меня вылили немало яда в виде полных ненависти электронных сообщений, телефонных звонков с оскорблениями и даже угроз в адрес моей семьи. Шестнадцать раз мне угрожали смертью, вполне всерьез. Когда несколько лет тому назад я шел в процессии получать почетную степень в одном из крупнейших университетов страны, в профессорском облачении, при всех регалиях, декан медицинского факультета укорил меня за то, что по моей вине ему теперь некомфортно в церкви. Разве разногласия в любой другой области жизни приводят к такой публичной грубости по отношению к незнакомцу? Самое поразительное во всех этих оскорблениях то, что враждебность, как правило, исходила от таких же христиан – в моем случае иных прекрасно знали в евангелистских и католических кругах. Среди тех, кто угрожал мне смертью, не было ни атеистов, ни буддистов, ни мусульман. Чаще всего угрозы поступали от христиан: они цитировали Библию, считали себя истинно верующими и действовали, по их же словам, в защиту или по прямому указанию Бога. Бог как будто оправдывал их неприкрытый убийственный гнев. Связь между религией и гневом вполне реальна.
Теистическая религия и убийственный гнев связаны напрямую
Социологические исследования приводят к тому же выводу, указывая на то, что почти все культурные предрассудки, с которыми сталкивалось наше общество в прошлом веке, гораздо сильнее среди религиозных людей, нежели среди людей нерелигиозных или светских. Хороший пример тому можно наблюдать в «Библейском поясе» Соединенных Штатов, где я родился и прожил первые сорок четыре года жизни. «Библейский пояс» в целом совпадает с теми штатами, которые во время Гражданской войны в США образовали Конфедерацию. Статистические данные показывают: прихожан в этом регионе больше, чем в любой другой части нашей страны. Библию читают и преподают основательнее, чем где бы то ни было, а религию практикуют более открыто. Однако эта религиозность исторически проявлялась в насилии и гневе. Рабство, неволя – жесточайшее подавление личности, но жители «Библейского пояса» яростно отстаивали этот чудовищный институт и даже цитировали Священное Писание в его защиту. Начитанные люди, сведущие в Библии, не только избивали рабов и казнили их без суда – им отказывали в образовании, их семьи разлучали на невольничьих рынках… Это знак гнева, знак склонности к насилию, и все же почти все угнетатели рабов были искренне верующими христианами.
Когда после поражения Юга в Гражданской войне рабству положили конец, в «Библейском поясе» ему на смену с полного одобрения, вполне сознательно, пришел его побочный отпрыск, сегрегация. В 1876 году было достигнуто политическое соглашение: пост президента США перешел к республиканцу Ратерфорду Хейсу, а тот в обмен разрешил угнетать темнокожих на Юге, оформив правовую систему сегрегации. Этот бесчеловечный социальный пример – не историческая случайность: яростный гнев против собратьев по роду человеческому по-прежнему бурлил в самой религиозной части Соединенных Штатов.
Движение борцов за гражданские права выступило против сегрегации примерно век спустя, но это привело к еще большему насилию и новым страданиям. Невинных даже убивали. Джона Льюиса, члена палаты представителей – ныне он конгрессмен-демократ от штата Джорджия, – в 1960-е годы избили свинцовыми трубами «законопослушные» полицейские, когда он пытался покончить с дискриминацией законным путем
[66]. Против демонстрантов по всему Югу пускали в ход пожарные шланги и полицейских собак. Дети в церквях гибли под взрывами бомб. Активистов движения за гражданские права похищали и линчевали. Штаты, где среди населения была наивысшая доля прихожан, закрыли государственные школы, чтобы не пускать туда темнокожих детей: решили, что лучше остаться неграмотными, чем отказаться от привычных моделей дискриминации. Невозможно отрицать: эту часть страны охватила ярость, когда сегрегацию все же пришлось отменить. И точно так же нельзя отрицать, что христианство южных штатов не только оправдывало, но и поощряло этот гнев.
Я жил в те годы в небольшом городке с населением всего в 7500 человек на востоке Северной Каролины. Люди тогда исходили яростью. Они всей душой ратовали за сегрегацию. Когда в 1968 году в Мемфисе, в самом сердце «Библейского пояса», убили Мартина Лютера Кинга-младшего, иные авторы газетных колонок ликовали: мол, получил, что заслужил
[67]. Почти всегда эти авторы выступали от имени общественных и религиозных учреждений своих общин – как вполне официальные представители религиозного Юга. И они, и судьи, и всякие жюри, и прочие выборные чинуши соучаствовали в насилии – но, как и прежде, читали Библию, исправно ходили в церковь и оставались добрыми христианами. Последний суд над обвиняемым в убийстве гражданских активистов прошел только в 2005 году. Его звали Эдгар Рэй Киллен. В 1964 году в Филадельфии, штат Миссисипи, он убил Джеймса Чейни, Эндрю Гудмена и Майкла Швернера. Ранее все попытки отдать этого человека под суд пресекались властями штата. Жюри присяжных уже рассматривало дело, но не пришло к единому мнению. Когда же Киллена наконец осудили, интересно отметить: пресса характеризовала его не просто как известного «куклуксклановца», но, что еще важнее, как христианского проповедника в Баптистской церкви!
[68] Да, между религией и гневом – прямая связь.
