Мы получим еще больше доказательств этой связи, когда вслушаемся в содержание многих протестантских проповедей, где проповедник с восторгом, чтобы не сказать – со злорадством, описывает, что Бог уготовил тем, кто не прислушается к его вести. Разве это не очередное проявление религиозного гнева, спроецированного на карающее божество? Словно не желая уступать протестантским «возрожденцам», лидеры Римско-Католической Церкви весьма недвусмысленно выражают и свое отношение, и свой взгляд на судьбу «схизматиков». Гнев снова и снова получает божественную санкцию.
Участие официальной Церкви в религиозных преследованиях в течение всей христианской истории ясно подтверждено документами. Тех, кто не соглашался с общепринятыми в Церкви мнениями, отлучали от Церкви, подвергали пыткам и сжигали заживо на кострах. В музее Сан-Диего я видел орудия пыток, которые применяли христианские лидеры к «еретикам» – там был и железный воротник с шипом, нацеленным в горло жертвы, и воротник сжимался до тех пор, пока та не «обращалась в правую веру» или не умирала. Были и колья, куда насаживали вольнодумцев, пока те не разрывали внутренности несчастных. И это ли не проявления религиозного гнева?
Религиозные войны относились к числу наиболее жестоких в истории человечества. «Крестовые походы» были не чем иным, как актами насилия и террора с одобрения духовных властей. Их главной целью было истребление «неверных» – считали, что это так или иначе оправдывает Богом, которому они служили. Так гнев приобрел религиозный душок.
Христианство столетиями поощряло антисемитизм, с отцов Церкви
[69] и лидеров Реформации
[70] и вплоть до римских пап вроде Пия XII. Он и до сих пор эхом звучит в речах многих протестантских лидеров. Не кто иной, как избранный глава Южной баптистской конвенции заявил по национальному телевидению: «Господь Всемогущий не слышит молитвы еврея»
[71].
Такая убийственная риторика извечно вела к тому, что евреев гнали почти из всех стран христианской Европы. Оставшихся загоняли в гетто. В ненависти к евреям в XIV веке их винили в эпидемии бубонной чумы. В XX веке ненависть достигла невероятного накала в ужасах Холокоста в нацистской Германии. Христианские страны Европы и Северной Америки почти ничего не сделали, чтобы смягчить их страдания. Кто-нибудь решится утверждать, что это не убийственное проявление гнева, исторически заложенного в основу христианства и присутствующего там до сих пор?
Стоит соскрести с традиционного христианского учения показное благочестие и картины с церковных витражей, как тут же увидишь сточные колодцы гнева и кипящие котлы, подогревавшие в каждом поколении религиозное насилие. Христиане, это часть вашей истории, примите ее!
Вопрос, поднятый для меня данным анализом, следующий: что в христианстве или в его традиционном понимании не только поощряет, но даже порождает гнев в тех, кто считает себя учениками Иисуса? Этот гнев слишком реален и вездесущ, чтобы рассматривать его как случайность или совпадение.
Жало религиозного гнева чувствовали на себе не только предполагаемые враги христианской Церкви. Этот гнев направлен и на самих верующих, когда они сходятся на службу. В словах христианских литургий и гимнов – неимоверное самоуничижение, не что иное, как убивающая душу ненависть к себе во имя Божье. Тем не менее такое поведение и сегодня в некоторых кругах все еще считается положительным признаком истинной религии. Разве это не доказывает, что богослужение часто становится ареной для проявления ненависти к себе?
Благодать Божья «поразительна», поем мы в известном гимне. Почему? Да потому, что она спасла «столь жалкого человека, как я»! Спросим себя: неужели для того, чтобы подчеркнуть Божью благодать, обязательно принижать человечность? Другой гимн, «Как Ты велик», связанный с крестовыми походами евангелиста Билли Грэма, говорит, что величие Бога лучше всего проявляется в готовности Иисуса взять на себя бремя наших пороков. Еще одна молитва в том же духе – «Он умер за грехи мои», часто повторяемая по время воскресного утреннего богослужения, где в самых сильных выражениях вины утверждается, что именно зло, присутствующее в жизни людей, сделало смерть Иисуса необходимой. Разве в этом месте литургии нас не низводят до уровня злодеев в драме спасения? Один из наших гимнов говорит о том же вполне открыто:
Чья же это вина? Кто привел тебя на крест?
Увы, моя неверность, Иисус, убила тебя.
Это я, Господь Иисус, я отрекся от тебя;
Что сказать о нашем видении жизни, если на службах мы вечно молим о милосердии? «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй!» Какой человек постоянно просит о пощаде? Может ли гнев на себя стать источником жизни? Можно ли помочь людям, постоянно твердя им, насколько они жалки, безнадежны и порочны? Вернет ли это нам цельность? Сделает ли добрее? Научит ли любить?
Я утверждаю: эти постоянные потоки негатива в церковном богослужении рождены теистическим представлением о Боге, который традиционно понимался как небесный родитель, наказывающий за малейшее ослушание. Та интерпретация Иисуса, которой придерживается большинство христиан, предполагает, что он понес вместо нас наказание на кресте Голгофы и пролитием своей невинной крови отвратил от нас гнев Божий. Наши грехи не устранены, но покрыты. И потому наше богослужение изобилует теистическими мотивами вроде: «Я не достоин подбирать крохи» с божественного стола или «Я был омыт кровью Агнца».
Что сказать о нашем видении жизни, если на службах мы вечно молим о милосердии?
Если мы, как христиане, когда-нибудь остановимся, чтобы задуматься над этими словами, то, конечно, поймем, что в них нет никакого блага. Не может ли постоянное внушение чувства вины и самоуничижения привести к тому, что христианство в его традиционном понимании будет неизбежно отмечено гневом, нацеленным на других? Разве это не делает вину существенным компонентом христианской жизни? Разве вина – не главное духовное оружие, которым Церковь много столетий правила жизнью людей? Основной принцип деятельности христианской Церкви во всей ее истории – постоянно напоминать прихожанам об их неудачах, недостатках и слабостях. Но разве это не делает христиан хронически зависимыми, вечно непокорными детьми, заслужившими гнев праведного Бога? Разве Евангелие Иисуса не сводят то и дело к истории Божией милости, спасшей безнадежно погрязших в пороках людей от судьбы, которой они на самом деле достойны? Весть о спасении, рожденная теистическим пониманием Бога, в прямом смысле перегружена чувством вины, человеческой неполноценности и изначально присущего человеческой природе зла. Один только Бог может его изгладить, поэтому мы то и дело просим, унижаемся и никогда не возрастаем духовно.
