Предубеждение работает путем проекции в три этапа. Во-первых, найти жертву. Затем перенести на нее все свои недостатки, пороки и страхи, и реальные, и мнимые. В-третьих, отвергнуть того, на кого перенесли свои чувства. Теперь во всем виноваты не мы, а жертва. Это по вине евреев Царство Божие не пришло во всей полноте, утверждали когда-то христиане, – евреи заслужили их гнев, ибо отвергли весть о спасении и помешали христианской Церкви достичь своей цели и воцариться над миром. На Юг пришла Гражданская война – это вина чернокожих! Великая депрессия – происки коммунистов! Рушатся семьи – это все женщины, хотят себе побольше прав и власти! Распадаются браки – ну гляньте, сколько «гомосеков», это они во всем виноваты!
Любое предубеждение – всегда публичное заявление о недостатках, страхах и обидах тех, кто склонен к предрассудкам. Предубеждение – просто еще один способ получить преимущество в борьбе за выживание. Если нам удастся перенести на другого наши собственные недостатки, выместить на нем ненависть, которую, как кажется, мы питаем к себе самим, тогда мы даем себе право отвергнуть намеченную жертву. В этом и есть чувственная подоплека. Отвержение жертвы раздувает наше чувство собственной значимости, столь важное для людей, чья глубочайшая проблема в том, что либо их жизнь, либо их религия делают их беспомощными и отверженными.
Наши крупнейшие арены для предубеждений: раса, пол, сексуальная ориентация. Мне довелось быть не только свидетелем, но и участником тех революций, что ниспровергли каждое из этих предубеждений. Но теперь я ясно вижу: моя христианская вера с ее вестью о внешнем спасителе беспомощного падшего человечества на самом деле благословляла и оправдывала мое прежнее отношение к каждой из жертв. Опыт, который я получил, когда принял это, привел меня к совершенно новому пониманию того, кто есть Иисус. Теперь я вижу в нем не агрессивное божество, которое, придя нас спасать, лишь подтверждает наше падшее состояние и вынуждает искать все новые и новые жертвы, на которых мы можем выместить свою заниженную самооценку. Я вижу в нем того, кто призывает нас к новой человечности. Спасение – не утверждение нашей греховности, но расширение наших возможностей, позволяющее перейти на новый уровень сознания, далеко превосходящий любое чувство неполноценности.
Начну с расовых предрассудков. Мы уже затронули тему расизма в предыдущей главе о гневе, теперь посмотрим, как их по сей день оправдывает религия. Лучше всего сделать автобиографическое отступление: это предубеждение витало в самом воздухе, которым я дышал с детства. Я рос в сегрегированном мире американского Юга, где уже само по себе существование темнокожего населения, которое намеренно держали в невежестве и бедности, позволяло малообразованным белым вроде моих родных не чувствовать себя низшими существами. Как говорила моя родня: «Мы хоть не негры». (Тогда это слово еще использовалось в приличном обществе.) Люди с темным цветом кожи в тех кругах рассматривались, с одной стороны, как зависимые, по-детски наивные, неумелые и тупые, а с другой – как сильные, плодовитые и сексуально привлекательные. Люди как будто не замечали противоречий в соперничающих страхах и не признавали потребности найти жертву предрассудков, на которой играли оба этих предубеждения. Скорее так темнокожих звали, чтобы оправдать жестокое и бесчеловечное отношение к ним. Ведь если уверить себя, что уроженцы Африки от природы тупы и необучаемы, следующий логический вывод – властям не стоит тратить время, усилия или деньги, пытаясь преодолеть этот врожденный порок в заведомо низших существах. И сегрегированные школы с крайне низким уровнем образования для темнокожих детей казались чем-то правильным, уместным и вполне естественным. Язык переполняли выражения, вбивающие в ум расовый стереотип: черный – значит, глупый. Например, меня в свое время учили проверять, созрел ли арбуз: постучи, и «если будет пустой, как башка негритоса, можно есть». Человек, давший мне этот совет, говорил с такой легкостью, словно не чувствовал, что его слова только подпитывают убийственное предубеждение.
Спасение – не утверждение нашей греховности, но расширение наших возможностей
Во времена моего детства темнокожих часто обвиняли в том, что они зависимы и наивны. Это не только оправдывало отношение к ним как к детям, но и помогало белым почувствовать себя «взрослыми». Чернокожих рабов в Америке все время били, даже в зрелые годы. Им никогда не платили достаточно денег – какая тут независимость? За медный грош им приходилось всегда унижаться перед якобы превосходящими их белыми господами. Со временем борцы за равноправие черных не раз презрительно плевались в сторону «дяди Тома», не задумываясь над тем, что синдром «дяди Тома» просто давал черным выжить. Рабская, льстивая покорность, основная черта «дяди Тома», влекла темнокожих рабов с полей в дома угнетателей, где еда была лучше и где им было легче снискать расположение хозяев и хозяек.
Особо показателен был предрассудок о «ленивых и бестолковых черных». В детстве я не раз слышал расистские заявления, где эти прилагательные стояли рядом. В этих словах я увидел очередную проекцию, когда осознал, что именно белые европейцы звали рабов, которых вывезли из Африки, бестолковыми ленивцами, – и они же везли их в Америку пахать в полях, к чему сами не имели ни способностей, ни желания. Так кто в таком случае бестолковый ленивец? И как успешно темнокожие рабы служили для того, чтобы белые не осознали своих недостатков! Реальный смысл предубеждения, однако, неизменно так или иначе срывается с языка. В моем детстве, когда белому приходилось тяжко работать весь день, он часто бросал расхожую фразу: «Пахал, как ниггер!» Опять же, кто здесь ленив? Кто бестолковый? Предубеждение говорит гораздо больше о низкой самооценке того, кто ему подвержен, чем о самой жертве.
Еще один главный страх, еще один сильнейший источник беспокойства в сердце белого южанина имел сексуальную природу и вводил в игру вторую половину предвзятого определения, упомянутого выше. Темнокожих в южном фольклоре изображали полными животной страсти и обладающими высокой сексуальной потенцией. Трагедия Шекспира Отелло, хотя и созданная в другое время и в другом месте, затрагивала эту тему. Главное опасение белого южанина, последнее слово, неопровержимый аргумент почти во всех спорах о сегрегации, звучало так: «Вы что, хотите выдать дочку за негра?» На Юге я слышал эту фразу тысячи раз. В нашей стране браки не устраивают родители, и здесь кроется бессознательное допущение: если бы наши дочери могли выйти замуж за темнокожих, они бы так и поступили – ведь те лучше в постели, чего так опасались белые мужчины! Возможно, именно поэтому в южный кодекс галантности вошло убеждение: белые мужчины должны защищать белых женщин от сексуального осквернения черными. Большинство линчеваний, которым подвергали темнокожих на Юге, было связано с реальным или воображаемым насилием против белых женщин. Белая женщина, забеременевшая от темнокожего любовника, всегда могла защитить себя, вскричав: «Он меня изнасиловал!» – и обвинить любого, кого хотела, в том, что он – отец ребенка. Мысль о том, что белая женщина могла пойти на такое добровольно, была для белых мужчин совершенно непредставима. И к «виновнику», и даже просто к тому, кого подозревали в преступлении против чести белой женщины, тут же отряжали линчевателей – и это несмотря на тот общепризнанный факт, что белые мужчины регулярно (и притом безнаказанно) насиловали темнокожих женщин!
