Никакая история расовых отношений не может игнорировать то, сколь глубоко в предрассудках южанина переплелись пол и раса. Страх белых перед «смешением рас» и «грязью полукровок» оправдался, – но только это белые насиловали темнокожих! Воспоминания последних изобилуют подобными эпизодами
[75]. Из-за этой практики, почти повсеместной в дни рабства и сегрегации, в Америке почти не осталось людей, в чьих жилах течет только кровь их африканских предков. Белые мужчины пытались преодолеть собственное чувство неполноценности в сексе, угнетая темнокожих мужчин и насилуя темнокожих женщин. Иных насильников удалось выявить с помощью недавно полученных доказательств в виде ДНК: в их числе такие известные люди минувших веков, как Томас Джефферсон, третий президент США, и видные деятели недавних времен, как, например, ярый расист и сторонник сегрегации, сенатор от Южной Каролины, а затем губернатор этого штата Стром Термонд.
Если мы признаем, что предубеждение – часть свойственного людям синдрома выживания, к чему это нас приведет? Если мы одерживаем победу, ставя тем самым жертву в положение проигравшего, поможет ли эта победа преодолеть чувство неполноценности, из-за которой выживание и стало сутью сознающей себя человеческой жизни? Едва ли. Это всего лишь еще одно его проявление. И уж тем более не решает проблему выживания рассказ об Иисусе как о Боге, вошедшем в жизнь людей, чтобы спасти нас от саморазрушительной стороны нашего бытия. Напротив, эта история только подтверждает нашу хроническую неполноценность. Мы никогда не станем цельными людьми, отвергая или ненавидя других. Это-то и понял Иисус, но понял именно потому, что был человеком, а не потому, будто стал одним целым с некой внешней реальностью, которую мы нарекли «божественной».
Отойдем еще на шаг от сверхъестественной конструкции, столь долго искажавшей образ исторического Иисуса, снова взглянем на его человечность и выясним, как он относился к бесчеловечным расовым предрассудкам своего времени. В еврейском мире I века нашей эры были свои изгои и нечистые – самаритяне, евреи-полукровки, чью кровь испортили предки, сочетавшись браком с язычниками. Религиозные лидеры еще и видели в них еретиков, поскольку истинность их веры в Бога ставилась под вопрос наличием нееврейской (читай – языческой) крови в их жилах. Евреи так ненавидели самаритян, что, путешествуя из Галилеи в Иерусалим, переправлялись на восточный берег Иордана, шли вдоль него через пустыню, а затем снова пересекали Иордан с запада на восток, подходя к Иерусалиму с юга и тем избегая в пути нечистого воздуха Самарии. Кажется, такого рода предрассудки коренятся глубже всего и обладают великой силой.
Что думал об этом человек по имени Иисус? Достаточно заглянуть в Евангелия, и мы увидим, как именно он воспринимал и этот предрассудок, и другие бесчеловечные извращения своего времени. Из всех авторов Евангелий больше всего внимания реакции Иисуса на самаритян уделяет Лука, хотя Иоанн тоже отводит ей немало. Павел говорит, что во Христе «нет раба, ни свободного» (Гал 3:28), но ни разу не использует слов «Самария» или «самаритянин», как, впрочем, и Марк с Матфеем. Лука выражает свое отношение к проблеме вполне ясно. Только у него Иисус говорит, что евангельскую весть должны услышать и в Самарии (Деян 1:8); его свет должен озарить предрассудки, губящие нашу жизнь. Лука изображает отношение Иисуса к самаритянам в двух выразительных повествованиях.
Первый рассказ Луки (10:29–37) содержит притчу Иисуса, которую мы привыкли называть «Притчей о добром самаритянине» – название уже само по себе интересное, поскольку предполагает, что слова «добрый» и «самаритянин» обычно плохо вяжутся друг с другом. Тема притчи – религиозный долг и племенная исключительность
[76]. Согласно Торе, наивысший религиозный долг – в сострадании к тем, кто нуждается в помощи. В ней же названы «нечистыми» язычники (и самаритяне), а также те, кто умер или кажется умершим. Притча Иисуса ставит двух представителей иудейской религии, священника и левита, в ситуацию, когда ритуальная чистота приходит в столкновение с состраданием. Суть истории в том, что оба утратили сострадание – как это часто имеет место в племенной религии, принижающей человеческий облик других людей. С другой стороны, самаритянин – полукровка, нечистый, еретик, у которого, по всей вероятности, никогда не было возможности изучать Тору, – не был заражен ни племенной, ни религиозной исключительностью. Он видел перед собой лишь человека, которому нужна помощь, и отдал ему свое время, заботу и средства.
Иисус говорит: подобно тому как нет никаких линий на песке, ограничивающих любовь и сострадание Бога, так и в жизни нашей не должно быть никаких границ в любви одного человека к другому. Это были радикальные слова. Это был вызов. Вы не можете быть людьми, говорил Иисус, и вместе с тем держаться за предрассудки. Предубеждение всегда подрывает подлинную человечность. С ним можно выжить, но с ним не стать человеком. Не сможете избежать этих пагубных сторон вашей скованной страхом природы, не выйдете за пределы этого страха, заставляющего вас превозноситься, унижая других, – значит, вам не стать истинными людьми. В этом весть Иисуса. Вот в чем спасение: Иисус зовет вас и дает вам силы отбросить прежние системы безопасности в виде племени и предрассудков и обрести новую, «не нацеленную на выживание», бескорыстную человечность. Вот тот дар, который может дать лишь подлинный человек, а не божество, что притворяется человеком. Это прозрение в полноту человеческого бытия, явленное в жизни Иисуса, позволило его современникам увидеть, что в нем присутствует Бог.
Вторая связанная с самаритянами история у Луки несет в себе тот же конечный смысл (Лк 17:11–19). Там говорится, как к Иисусу, проходившему между Самарией и Галилеей, подошли десять прокаженных, моля о милосердии. Проказа, кожное заболевание, телесная гниль, была настоящим бичом Ближнего Востока. Прокаженные считались изгоями, нечистыми, неприкасаемыми, их гнали в лепрозории, прочь от городов и сел. Иисус увидел прокаженных и ответил на их просьбу, отослав их к священникам: Тора требовала удостовериться, что те очищены от проказы, и лишь тогда могли вернуться к людям. Прокаженные повиновались приказу Иисуса и, согласно рассказу Луки, чудесным образом исцелились. Эти люди, отверженные миром, снова стали физически здоровыми. Девять из них так и не вернулись назад, спеша подтвердить свой новый статус. И лишь один, по словам Иисуса, увидев, что очистился, вернулся поблагодарить того, кто был источником и посредником его исцеления. Девять были, по-видимому, набожными евреями, а десятый человек оказался нечистым, полукровкой, еретиком, чужеземцем, самаритянином. Иисус сказал ему: «Встань, иди; вера твоя спасла тебя», – на мой взгляд, это значит: «Иди и будь собой!»
Самаритянин – полукровка, нечистый, еретик – не был заражен ни племенной, ни религиозной исключительностью
Иисус придавал смысл цельности и смотрел на суть нашей природы совершенно иначе. Он полагал, что человечность одного могла соприкоснуться с человечностью другого и дать тому силы преодолеть и страхи, и племенные системы охраны, и всевозможные предрассудки, и прочие границы, за которыми люди ищут иллюзорную безопасность. Не только он один мог это сделать. Призыв Бога, явившего себя в Иисусе, совершенном человеке, сделал смысл человечности даром для всех. Именно поэтому в человеке по имени Иисус люди видели то, что называли Богом. Его человечность открыла его жизнь для всего, что означает слово «Бог». Кто бы ни встретил Иисуса, они испытали это новое качество жизни. Они видели эту жизнь, чувствовали ее, притязали на нее. Именно этого Иисуса мы ищем, и нам ни к чему толкования I века. Это большая разница.
