Вот только больше я ему не верю и не доверяюсь ни на йоту.
— Я не хочу зависеть от твоих капризов, Антон Викторович, — холодно откликаюсь я, стискивая в пальцах ручку автомобильной дверцы, — ты же только за два дня свое решение сменил уже сколько раз? Сколько раз за вчера и сегодня я слышала твой отказ? Сколько я оказывалась вынуждена терпеть твои выходки? Четыре? Больше?
Антон смотрит на меня, и в его глазах танцуют тени. В машине тишина, даже мотор он заглушил.
— Хорошо, — он тихо вздыхает и ныряет ладонью во внутренний карман пиджака, — а если я дам тебе способ уволиться без отработки двух недель? Заберёшь заявление? Дашь мне хоть неделю подумать без давления и необходимости бежать и бить морду ещё одному твоему контрактнику?
— Известные мне способы включают в себя личную договоренность, — я качаю головой, — а я не доверюсь тебе на слово, Антон Викторович. Лучше вытерплю две недели и буду свободна, чем буду вынуждена эту перспективу отложить.
— Разверни, — Антон протягивает мне сложенный вчетверо лист бумаги, — и ответь на мой вопрос ещё раз. Изменится ли твой ответ?
Это что такое он мне даёт? Доверенность на передачу полномочий генерального директора… мне? Ну а что, ни одному из их мудацкого трио я не доверюсь.
Приказ. Приказ на мое увольнение. Уже с размашистой Верещагинской подписью. Без числа и регистрационного номера. С этой хреновиной отрабатывать не нужно…
Моя вольная… Мое свободное дыхание… Лежит у меня в руках… Только дату впиши и отдай в кадровый отдел…
— Хотел меня уволить? — ядовито уточняю я, медленно складывая листок снова.
— Хотел… — что ценно — Верещагин смотрит прямо на меня, не пытаясь спрятать глаза, — с тобой все слишком сложно, Ирина. Без тебя мне казалось, — будет проще.
— Так что же ты не закончил начатое? — язвительно спрашиваю я. Обиду даже не приходится изображать, она все равно есть.
— Оказывается, простые пути не для меня, — Антон чуть пожимает плечом, — просто не могу их принять и все.
Надо же, какая прелесть…
Я тянусь к нему, снова используя его мой любимый галстук по самому важному назначению — притянуть паршивца ко мне поближе.
Обожаю его губы на вкус — медовые, мягкие. Чуть прикуси — и брызнет кровь, растечется по моему языку вожделенной вязкой терпкостью истинный вкус Антона Верещагина.
Антон же хрипло стонет, будто бы даже бессильно, но целует меня с такой жадностью, будто боится, что я передумаю.
Его дрожащие пальцы скользят по моим волосам, скулам, несмело, трепетно, будто даже слегка недоверчиво, будто он удивлен, что я это разрешила ему…
— Так что? — выдыхает Антон, когда перестаю терзать его рот. Дышит мой сладкий тяжело, и глаза у него совершенно дурные. — Мы договоримся? Ты дашь мне время? С учётом приказа.
Я смотрю на него, будто взвешивая. Ведь он ни черта не понял, почему именно сейчас я его поцеловала. Ведь совсем не потому, что меня так пронзили его слова про то, что он предпочитает пути сложные. О, нет!
— Думаю, да, мы договоримся, Антон Викторович, — наконец улыбаюсь я, убирая приказ в сумку.
Антон вглядывается в мое лицо пристально, будто удивляясь, что все так легко прошло.
Интуиция его не подводит ведь.
Но…
Всегда ли он ее слушает?
— До завтра, — произносит Верещагин, когда я открываю себе дверь машины.
Я благосклонно качаю подбородком, а затем ставлю точку в этом нашем “рандеву”. Вылетаю из машины с удовлетворенной улыбкой на губах.
Такого подарка от судьбы я не ожидала.
Я ведь всегда держу свое слово. Время я Антону дам. Даже больше, чем он попросил…
Глава 29. Антон
Встаю с утра я в отличном настроении.
Если не знать, что вчера меня самым лютым образом продинамили — так сразу и не подумаешь.
Лично я на себя в зеркало смотрю и не могу понять, в каком месте это определяется.
Не определяется.
Если так задуматься, в глобальном смысле — не такой уж категоричный был отказ у Ирины. Ведь в определенном смысле секс у нас с ней был. Ну, по крайней мере — начался. Хотя, конечно, от её «на сегодня мы закончим» у меня на тот момент зазвенело в голове, будто мне кто-то выписал хороший апперкот.
Да, я чувствовал себя нахорошо обломанным и ничего с этим не сделаешь.
Ручной труд облагораживает, бля! Как давно я этим всем не занимался…
И все же…
Все же — почти. Я её заполучил. Почти. Не до конца, но все-таки она была со мной. И неважно, чем я там её трахнул, членом или языком, важно, что именно я сделал все для её оргазма.
И она согласилась дать мне время подумать над тем, что делать дальше. Стоит ли продолжать эти отношения так, как они сейчас идут?
Тысяча доводов против.
Один из них — если хотя бы мои партнеры узнают, это будет сильный удар по имиджу. Очень сильный… В этом блядском бизнесе о твоих слабых сторонах не должен знать никто.
Назвать же сильной ту извращенскую сторону, которая мечтала целовать Ирине лодыжки — если Госпожа позволит, разумеется — даже у меня, при всей моей жизненной наглости не получалось.
Таким образом, если партнеры мои узнают, бизнес окажется под ударом. Кто знает, может, они сочтут это недостаточно пробивным поведением…
Ну, а Геныч как бы… Почти в курсе.
У меня не было выхода, в среде Тематиков он у меня был единственный знакомый, у которого были реально стоящие связи, прорваться сквозь препоны на пути в Тресс никак больше у меня бы вышло. Разве что десантом и через забор… Обшитый колючей проволокой забор.
Короче, Геныч знает…
Нет, я могу состроить покерфейс, свалить все на слежку за Ириной или на что-нибудь еще, если не захочу палить нюансы её увлечений, но все-таки. Не так и сложно меня расколоть, на самом деле.
И да, Геныч, конечно, скала, он даже вусмерть пьяный — слишком хорошо соображает, сволочь такая. И не болтлив. Но вполне может как-нибудь выдать это как «ржачную историю», и мне с этим придется как-то разбираться.
Но пока перспектива разбираться меня напрягает поменьше, чем мысли о том, что мы не будем продолжать Ириной так, как начали.
Мне не нравится думать о том, чтобы не ползать перед Хмельницкой на коленях… Бля. Куда ты катишься, Антон Викторович?
Во тьму. В порочную, сладкую, ядовитую тьму. Которой просто невозможно взять и напиться…
Ирина была права на самом деле. В том, что меня неожиданно затянуло. В том, что я даже близко не был знаком с некоторыми своими сторонами.
С теми, которые не могли не целовать Ее ноги. Которые принимали все закидоны Ирины как нечто само собой разумеющееся.
